Громов был красив, Вероника признавала. Не смазливой красотой, как Арсений Барс, и не обаятельной щенячьей симпатичностью, как Андреев. Громов был красив мужской красотой и умными глазами.

Правильные черты лица, прямой нос, тонкие губы, короткие черные волосы и бледно-зеленые глаза. Парень был высоким, вечно носил потрепанное пальто и типажом походил на дерзкого оппозиционного поэта. Вероника про себя называла его Маяковским.

Громов не казался тем, кому нужна компания. Он с ходу влетел в обучение, взялся за проекты, общался с кураторами, планировал выжать из года в Вальдорфской школы максимум. А еще он был снобом. Старался это скрывать, но живая мимика Гриши выдавала его отношение к происходящему. Часто – к репликам Эммы Купер. Он вздыхал, закатывал глаза, тер пальцами переносицу.

Рядом с такими людьми нужно обладать крепким внутреннем стержнем, чтобы не тушеваться. Потому что за осуждением и недовольным цоканьем скрывалась обширная доказательная база. Гриша не хотел казаться умнее, он и правда был умнее многих. Парень был начитанным, с цепким пытливым умом, обладал манерами и при желании чувством такта.

Веронике представлялось, что их местный писатель родился в небогатой, но интеллигентной семье. Будто его дедом был сам профессор Преображенский. Громов наверняка родился в квартире старого фонда с потрепанной, оригинальной лепниной, камином и пианино. Мама с детства читала ему Бродского, папа рассказывал про фильмы Тарковского, а по выходным они всей семьей ходили на балет Дон Кихота.

Потому что Громов держался именно так. Владел словом, вворачивал непривычные аргументы из литературы и собирался пробиться на новый уровень. Лукьянова даже не могла его осуждать за закатывание глаз на реплики Эммы, хоть это и было грубо. Громов преподносил себя так, будто конкретно ему – было можно. К тому же, Лукьянова представляла, как ему, питерскому интеллигенту, в отличие от нее, московской девочки, привыкшей ко всякому, буквально больно было слышать наивное от Купер «Ольга – это женский Олег?»

Вероника хотела бы сблизиться с Громовым, но пока не знала, как. Возможно, получится через Андреева. Мальчик-солнышко был создан объединять людей. К тому же, Веронике понравился их маленький квартет. Это было необычно и искренне. Именно это она в новом городе, новой жизни, искала.

– В мире существует восемь чудес света, – Эмма крутилась в белых штанах перед зеркалом, переодеваясь прямо посреди зала.

– Вообще-то их семь, – Арсений сидел на пуфе рядом, не отрывая взгляда от телефона, Алиса за вешалкой вместе с Вероникой разглядывала капсульную коллекцию платьев.

– Восемь. Ты вообще видел мою задницу в этих джинсах? – Барс облизал взглядом фигуру Эммы, шлепнул по ягодицам, она громко рассмеялась. – Алис, брось тот топ, – обратилась она к подруге, поймала голубую ткань и прямо посреди магазина сбросила сарафан, оставшись в одних штанах и кружевном белом бюстгальтере.

– Ты рехнулась?! – зашипела на нее Алиса, оглядываясь по сторонам.

Вероника хмыкнула беззастенчивости Эммы, Арсений довольно улыбался, наблюдая за шоу.

– Все еще жду результатов обследования, – веселясь, пожала плечами Эмма, примерила топ. – Брось, Лиса, всем плевать, – она приобняла подругу за плечи, показывая на полупустой магазин. – А если нет, – она заговорчески понизила голос, – у нас будет веселая история о том, как нас выгнали из ДЛТ за непристойное обнажение, – Купер рассмеялась, чмокнула подругу в щеку, уселась верхом Арсению на колени.

Барс провел ладонями по голой спине под топом, сжал пальцы на ее бедрах.