Старшая Купер, скрываясь за поворотом, обернулась и хмыкнула:

– До встречи, Грегор Григорьевич Громов.

Гриша замер в желтом пространстве холла.

– Ты слышала? – Округлил он глаза, обратился к Лизе.

– Что? – Лиза мотнула головой. Ему послышалось? Или Эмма назвала его именем главного героя романа Кафки? Нет, показалось. – О, Превращение. – Лиза присела на скамью, увидела название на распечатанных листах бумаги, с любопытством улыбнулась, смущенно посмотрела на Гришу. – Изучаешь или уже анализируешь?

У Громова в груди разлилось тепло. Вот, что он хотел ощущать рядом с людьми. Не конфликт, противоречие, раздражение или возмущение, а понимание. Он широко улыбнулся.

– Интерпретирую.

Искренний взгляд Лизы его потопил. Без подтекста, без скрытого смысла, без пустоты. Настоящий, наполненный интересом, улыбкой, взгляд.

– Интересно, – щечки Лизы порозовели, Гриша приосанился.

Ощутил себя сильным, мужественным и умным. Редкое ощущение для него. Рядом с Владой, здесь, среди хамоватых новых знакомых, не было повода расправить плечи. Гриша вдруг выпрямился и сел.

– Хочешь на спектакль сходить? – Неожиданно вырвался у него вопрос. Громов осекся, смутился, но затем посмотрел на Лизу уверенно. Почему нет? – По этой теме. – Он кивнул на бумаги. – У меня есть две контрамарки, но не думал, что найду кого-то, кто хотя бы в курсе, что Кафка – это не уменьшительно ласкательное от «каши», – хмыкнул он, Лиза широко улыбнулась.

– Я с удовольствием.

Гриша понял, что нашел единственного человека, не вхожего в компанию Барсов, с которым можно поговорить. Несмотря на то, что человек этот состоял в кровном родстве с ядром созависимой шайки. Сходства все равно не было.

Лиза была не просто доброй и милой. Она была интересной и смышленой, не погодам для шестнадцати лет. У девушки было много достоинств.

Но главное, он осознал это мимоходом и скривился от гадкого аргумента, рожденного собственным сознанием, – она не была той самой Купер.

Вероника знала, зачем ее в гости позвала Алиса: Барс присматривалась. Лукьянова не просто казалась непростой – она непростой была. Ее было не удивить брендовыми вещами, резкими репликами или проверками на прочность: Вероника давно прошла их все.

Не только в стенах лицея. В реальной жизни тоже. В прошлом году, под объективами и в журналах сплетен, в последние полгода школы – она прошла настоящий ад. Сбежала с матерью в Петербург и взяла год на отдых, чтобы после скомканных, болезненных трансформаций, разобраться, чего хочет от жизни.

Вероника стала взрослой за одну ночь. Раньше, чем следовало. Поэтому броню отрастила километровую, поэтому про себя смеялась над борьбой за школьную власть, поэтому к ней присматривалась Барс – прощупывала почву.

Ее брат, Арсений: красавец, каких поискать – флиртовал с Лукьяновой с первого дня, но она чувствовала – для проформы. Потому что по-другому не мог.

В Алисе периодически вскипала ревность по отношению к яркости Вероники, Эмма же не замечала новенькую вовсе. Будто ей было не интересно, кто Лукьянова вообще такая. Купер не смотрела на новенькую ни с любопытством, ни с ненавистью, ни с подозрением. Эмма вообще на нее не смотрела. Даже замечая взгляды своего парня на ногах Вероники, никак не реагировала.

Глубоко внутри в такие моменты, Лукьянова себе не признается, но ревновала уже она. Ее всегда замечали. Любили или ненавидели – решал момент, но Вероника никогда не была незаметной. Эмма же не считала ее ни конкуренткой, ни подругой. Чем тогда? Пустым местом? Эта роль была не для нее.

Компания села в черный Мустанг Барса. Вероника теснилась на заднем сидении с Алисой и старалась не думать о том, сколько раз и кого трахали на кожаной обивке сидений.