Когда все закончилось, они лежали, тяжело дыша, их тела были покрыты потом и кровью. Алина чувствовала себя опустошенной, но в то же время невероятно живой. Она посмотрела на Виктора, его глаза были закрыты, его лицо было искажено гримасой удовольствия. Она провела пальцами по его щеке, чувствуя его тепло. В этот момент она поняла, что ее путь теперь навсегда связан с ним, с этой тьмой, с этой дикой, ненасытной страстью. Она приняла свою новую природу, свою новую жизнь, и свою роль рядом с ним. И, к своему удивлению, она не чувствовала страха. Только предвкушение.

Воздух снаружи подпольного клуба казался чистым и ледяным после душной, прокуренной атмосферы подземелий. Алина вдохнула его полной грудью, чувствуя, как мороз обжигает легкие, но при этом дарит странное, почти наркотическое облегчение. Ее тело гудело, каждый нерв был натянут до предела, а в голове все еще стоял гул от музыки, смеха и криков, что доносились изнутри. Рядом с ней стоял Виктор, его взгляд был тяжелым, проницательным. Он смотрел на нее так, будто видел насквозь, будто знал каждую ее темную мысль, каждое тайное желание, что пробудились в ней за эту ночь.

«Ну что, детка?» – его голос был низким, хриплым, словно потрескивающий огонь. – «Наигралась?»

Алина вздрогнула, но не от страха. Это было скорее предвкушение. Она подняла на него глаза, и в них не было ни тени прежней неуверенности. Только вызов, смешанный с покорностью, которая теперь стала частью ее сущности. «Нет», – прошептала она, и это было правдой. Она не наигралась. Она только начала.

Улыбка тронула губы Виктора, мрачная и хищная. Он взял ее за руку, сжимая пальцы так крепко, что это почти причиняло боль, но Алина не отдернула руку. Напротив, она прильнула к нему, чувствуя, как его сила проникает в нее, растворяя последние остатки человеческих сомнений. Они шли по ночным улицам Петербурга, мимо спящих домов и редких прохожих, которые не замечали их, словно тени. Город казался огромным, но в то же время сжимался вокруг них, становясь их личным, темным царством.

Они вернулись в особняк, и его мрачные стены, казалось, приветствовали их. Каждый шорох, каждый скрип доски пола, каждый вздох ветра в разбитых окнах – все это звучало как симфония для их обостренных чувств. Виктор повел ее прямо в спальню, не говоря ни слова. Слова были не нужны. Их тела говорили за них, их прикосновения, их взгляды, их жажда друг друга.

В полумраке комнаты, освещенной лишь тусклым светом уличных фонарей, пробивающимся сквозь грязные окна, они снова сплелись в единое целое. Это был уже не первый раз, но каждый раз их секс был новым открытием, новым погружением в бездну их общей тьмы. Виктор был властным, как всегда, его прикосновения были требовательными, его поцелуи – глубокими и обжигающими. Он кусал ее, оставляя следы на нежной коже, и Алина отвечала ему тем же, чувствуя, как ее клыки легко проникают в его плоть. Это было не ради крови, а ради ощущения, ради боли, которая смешивалась с наслаждением, создавая невыносимую, сладкую агонию.

Алина больше не сопротивлялась. Она отдавалась ему полностью, без остатка, позволяя ему вести ее за собой, исследовать самые потаенные уголки ее души и тела. Она стонала, когда он входил в нее, глубоко и властно, заполняя ее до краев. Ее бедра двигались в такт его движениям, ее ногти впивались в его спину, оставляя кровавые полосы. Она чувствовала, как ее новая, хищная природа бурлит в ее венах, как она сливается с его, становясь одним целым.

Он шептал ей на ухо грязные слова, обещая ей бесконечные ночи наслаждения, бесконечные ночи власти и подчинения. И Алина верила ему. Она хотела этого. Она хотела быть его, полностью и безраздельно. В этот момент, в объятиях Виктора, она осознала, что ее человечность окончательно умерла, уступив место чему-то новому, более сильному, более дикому. Она была вампиром, и она была его. И в этом была своя извращенная красота, своя темная свобода.