– Ты пытаешься нарисовать то, что скрыто от глаз смертных, – произнес Виктор, протягивая руку и касаясь ее волос. Его прикосновение было легким, почти невесомым, но Алина ощутила его как электрический разряд. – Это то, что делает тебя… особенной. Ты видишь больше, чем они. И это хорошо.

Она вздрогнула, когда его пальцы скользнули по ее шее, затем по плечу. Ее кожа, холодная для человека, для него была теплой и живой. Она почувствовала, как его взгляд скользнул по ее телу, и в нем не было ни похоти, ни доминирования, лишь что-то вроде… признания. Он видел в ней не просто любовницу, не просто игрушку, но и нечто большее. Возможно, равную. Это было одновременно пугающе и притягательно. Она опустила кисть, и их взгляды снова встретились. В этот момент, среди запахов краски и пыли, в полумраке старого особняка, они были не просто хищниками и жертвами, а двумя существами, связанными общей судьбой и невидимыми нитями, которые только начинали сплетаться в единое целое.

Ночь обволакивала особняк плотным, влажным покровом, приглушая звуки города. Алина сидела на полу старой библиотеки, прислонившись к Виктору. Его рука покоилась на ее бедре, небрежно, но ощутимо. Воздух между ними был наэлектризован, как всегда, но сегодня в нем витало нечто иное – не только предвкушение страсти или остатки адреналина после охоты. Было что-то более тонкое, почти хрупкое.

«Ты когда-нибудь… скучал по чему-то?» – голос Алины прозвучал тихо, почти неслышно в полумраке. Она не знала, почему спросила. Возможно, ее собственные, еще не до конца подавленные воспоминания о человеческой жизни, нахлынули с новой силой.

Виктор усмехнулся, но в этой усмешке не было привычной насмешки или высокомерия. Скорее, усталость. «Скучал?» Он повторил слово, словно пробуя его на вкус, как редкое, забытое вино. «Я пережил века. Скука – это роскошь, которую я давно себе не позволяю. Я просто… существую».

Алина повернула голову, чтобы посмотреть на него. Его профиль был строг, высечен из мрамора, казалось бы, незыблем. Но что-то в его глазах, отражающих тусклый свет луны, говорило о бездонной пропасти внутри. «Но ведь ты не всегда был таким, Виктор. До обращения…»

Он резко, почти болезненно сжал ее бедро. «До обращения я был человеком. Слабым, наивным, смертным. И я потерял все, что имел. Всех, кого любил». Его голос был низким, почти рычащим, но в нем проскользнула нотка боли, которую Алина никогда раньше не слышала.

«Расскажи», – прошептала она, не зная, почему это так важно для нее. Может быть, потому что она искала в нем то, что могло бы оправдать ее собственное существование. Или просто потому, что ей хотелось узнать этого монстра, который стал ее миром, чуточку лучше.

Виктор замолчал надолго. Алина чувствовала, как напрягаются его мышцы, как он борется с чем-то глубоко внутри себя. Она не торопила его. Просто ждала, обволакивая его своим молчаливым присутствием, своим запахом, который теперь, после всех их ночей, был для него почти родным.

Наконец, он начал говорить. Голос его был глухим, будто слова пробивались сквозь толщу веков. «Я был графом. В восемнадцатом веке. Петербург был другим. Более… живым. Я любил женщину. Ее звали Анастасия. Она была художницей, как и ты. И у нее были такие же глаза… полные жизни, полные огня». Он сделал паузу, и Алина почувствовала, как его рука дрогнула. «Я был молод, глуп. Мне казалось, что наша любовь вечна. Но смерть всегда находит дорогу. Чума. Она забрала ее. А потом меня нашел Он. Тот, кто дал мне это ‘бессмертие’». В его голосе была неприязнь, когда он произнес это слово.