Конечно Сергей не знал, кто был родоначальником этого, по сути, беспредела, в 12-ом Гвардейском, но дети вообще-то очень склонны к жестокости, по крайней мере большая часть, и не знают жалости. И если это зло вынуть, из недр их душ и развить, то результаты превзойдут все ожидания. После полугода сплошных побоев, бывшие чижи, получив зеленый свет, потом с упоением отрываются на таких же молодых солдатах, мстя им, за месяцы боли и унижения, и как правило превосходят своих «учителей». Это как раскручивающаяся спираль, у которой каждый новый виток больше прежнего, так и в 12-ом Гвардейском – каждый новый призыв более жесток, чем предыдущий.

«Отлетав» полгода, молодые солдаты становились черпаками, и скидывали свое ярмо на чижей, теперь те уже выполняли всю грязную работу. Но не все переходили в годки, многие застревали в разряде «вечных летчиков», многих чморили по каким либо причинам, а многие сами опускались, и этот кошмар продолжался у них все полтора года. В отличии от животного мира, в мире людей, все же определяющую роль играет не физическая сила, а сила духа. Именно слабые духом мальчишки, оказывались между жерновов человеческой жестокости и цинизма, возведенных в степень войной, превратив их, к концу службы, в некое подобие человека, более похожее на затравленного, забитого зверька, боящегося собственной тени.

Почему офицеры видя все это, и все прекрасно понимая, закрывали на это глаза? Тоже можно, отчасти, предположить, но так же, как и с молодыми солдатами, всегда есть частности, да и не все командиры так поступали, а те кто одевал «шоры», не всегда типа не замечали происходящего.

Очень часто, офицеры, а также прапорщики, не могли справиться с дедами, дембелями, черпаками,[12] теми, кто хватанул войны, и какой-то литеха, который только что прилетел из Союза, был для них, в конечном счете: «Ни кто», и звать его – «Никак». Вообще в 12-ом Гвардейском считалось в западало отдавать честь командирам, звание которых ниже майора, и только, на самом деле дерзкие офицеры, могли держать роту или взвод в узде, и их было немного. Поэтому командиры предпочитали иметь панибратские отношения со старослужащими, зная, что те, их «приказы» облаченные в «просьбы», выполнят, построив чижей. Вот так и работала эта военная машина, в основе которой была дедовщина, и новобранцы: стояли в карауле, возле знамя полка, или склада с боеприпасами; ходили в дежурство по роте или столовой; ремонтировали боевую технику, оружие, офицерские модули и палатки; копали окопы, и щели, под боевые машины, строили всевозможные укрепления и командные пункты на боевых; разгружали или загружали все подряд, начиная от боеприпасов, и заканчивая «Грузом 200», и так далее и тому подобное. И только свист пуль, и разрыв мин или эрэсов, как по мановению волшебной палочки, в сотую долю секунды, уравнивал всех: офицеров, прапорщиков, дембелей, дедов, черпаков и чижей, делая их всех – пушечным мясом…

Не всегда молодые бойцы превращались в покорных, безропотных рабов, готовых выполнить любой «приказ» старослужащих. Некоторые, кто подуховитей, восставали против произвола дедушек, очень часто платя за это своим здоровьем, а иногда и свободой.

– Савелий, я же тебе сказал, чтоб в картошке было много тушенки. Ты что Савелий, плохо вкуриваешь, с первого раза? Как я буду это жрать? Я вижу ты дядя совсем не хочешь уважать старших, придется принять меры, – так негодовал, смотря в свой котелок, младший сержант Зарубин Николай, из саперной роты, чья палатка была напротив палатки РМО.

«Савелий» был вовсе никакой не «Савелий», звали его, на самом деле – Сергей, просто фамилия у него была Савельев, но никто уже не помнил его имени, и только после ЧП, многие, впервые, услышали его настоящее имя.