В сердце скопилась горькая мука,

Слезы омывают тени прошлого,

Осколки надежды не видны,

В одиночестве блуждаю в ночи.

Долгая вода, утекает прочь,

Горечь исчезает, становится сладко,

Течение времени – песня исцеления,

После страданий, расцветает счастье.

Как маленький росток, пробивается,

В боли становишься сильнее,

Силу веры, держи в сердце,

Навстречу будущему, начни идти.

Долгая вода, утекает прочь,

Горечь исчезает, становится сладко,

Течение времени – песня исцеления,

После страданий, расцветает счастье.

Не забывая прошлого, двинемся вперед,

Новую себя, найдем.

Долгая вода, утекает прочь,

Горечь исчезает, становится сладко,

Течение времени – песня исцеления,

После страданий, расцветает счастье.

Сладкое будущее, обязательно придет,

Будем верить и ждать, этого момента.

Группа затаила дыхание, зачарованная, а Елена, поймав этот восторг, продолжила свой рассказ:

– Мужчины уже ушли в лес. Их луки, обмотанные волокнами дикого льна, хранили память о каждом удачном выстреле. Сегодня они охотились на кабана – зверя, чей клыкастый череп позже украсит священное дерево у края деревни. «Дух горы просит крови», – шептал старейшина, повязывая на запястье шнур из конопли. В его хижине, под грудой медвежьих костей, лежала догу – глиняная фигурка с глазами-спиралями. «Она видит то, что скрыто», – верили в деревне.

Александр наклонился, чтобы лучше рассмотреть экспонат.

– Удивительно, насколько детально они проработаны, – заметил он, обращаясь к Инне. – Даже сейчас, спустя тысячелетия, ощущается какая-то сила в этих формах.

Инна, укутанная в мягкий шарф, кивнула.

– Действительно. Как будто они хотели передать нам что-то важное.

Мужчина в очках, стоявший чуть поодаль, поправил оправу и тихо пробормотал:

– Верования… ритуалы… связь с природой… всё это отражено в их искусстве.

Пожилая женщина прищурилась.

– Я чувствую… чувствую здесь что-то… древнее… – прошептала она. – Что-то, что невозможно объяснить словами.

Молодая москвичка взглянула на гида.

– А есть какие-то легенды, связанные с этими фигурками? – спросила она. – Ну, типа, зачем они их делали?

Елена улыбнулась.

– Конечно. Существует множество теорий. Кто-то считает, что они использовались в ритуалах плодородия, кто-то видит в них изображения богов или духов предков. А некоторые полагают, что это просто игрушки.

– Игрушки? – удивленно переспросила москвичка.

– Да, почему нет? – ответила Елена. – Даже в древности люди нуждались в развлечениях. Но, безусловно, догу были чем-то большим, чем просто предметы обихода. Они были частью их мира, их культуры, их веры. Они были связующим звеном между человеком и природой, между прошлым и будущим. Как, впрочем, и мы сами сейчас, здесь, в этом музее. Мы пытаемся понять тех, кто жил до нас, чтобы лучше понять себя.

Александр, не отрываясь, изучал макет, словно пытаясь проникнуть в его суть, увидеть прошлое Японии, сотканное из картона и клея.

– Я вижу, глина играла огромную роль в их жизни. Что-то вроде основного ресурса?

– Именно так, – подтвердила Елена. – Посмотрите, у реки, где глина была мягкой и податливой, сидит девушка. Её пальцы лепили сосуд, обвивая его сырыми верёвками – когда глина высохнет, узор станет похож на следы змеи, выползшей из мира духов. «Каждый завиток – это молитва», – учила бабушка. Рядом, в яме, пылал костёр: горшки для хранения каштанов и ягод должны были пережить зиму. Девушка украсила край сосуда отпечатками ракушек – подарок реки, принявшей в свои воды её первенца-младенца.

Елена сделала паузу, давая словам проникнуть в сознание слушателей.

– Глина была не просто материалом, а частью их духовного мира, связующим звеном с предками и природой.