Дверь отъехала с шипением пневматики, выдавшей последний вздох. Салон встретил туристов вонью затхлости и ладана. Стены, обитые бархатом цвета запёкшейся крови, украшали хрустальные бра в форме драконов, из пасти которых свисали кисти с бусинами. Пол устилал ковёр с узором «увядающие хризантемы», а на потолке, среди потёртой лепнины, красовался портрет императора Хирохито в окружении светодиодных гирлянд.

– Это… музей на колёсах? – прошептала москвичка в очках Вирджил Абло.

– Садитесь, садитесь!» – Елена села рядом с водителем и ткнула в магнитолу.

Динамики взорвались песней «Токио Дрифт» в аранжировке для сямисэна и флейты. Туристы, цепляясь за спинки кресел, обшитых золотистым гобеленом, искали ремни безопасности. Их не было. Вместо них – атласные ленты с вышитым иероглифом:

«運»[1].

– Кондиционер включим через пять минут!» – крикнула Елена, пока автобус дёргался в пробке. Мужчина в костюме Armani тыкал пальцем в мини-бар: за стеклом, заклеенным плёнкой «под витраж», стояли бутылочки саке и плюшевые нэко-тяны[2] с глазами-пуговицами.

– Это… премиум-сервис?» – его голос дрожал.

Кто-то на заднем ряду обнаружил телевизор – коробка 80-х с антенной, обмотанной фольгой. На экране, сквозь снежную пелену, мелькали кадры старого аниме про роботов.

Автобус, рыча двигателем, как разъярённый тануки[3], вырвался на скоростную трассу. Хрустальные драконы звенели в такт вибрациям, а шторки с изображением Фудзиямы[4]хлопали, будто крылья мотыльков. «Смотрите, встроенный ароматизатор!» – Елена нажала кнопку, и салон заполнил запах жасмина, смешанный с бензином.

«Благоухающий гроб», наконец затих у подножия монументальных ступеней Национального музея. Двери распахнулись с глухим стоном, выпуская наружу волну воздуха, густого от ароматического кошмара – смеси жасминового масла, ладана и подгоревшей проводки. Группа высыпала на асфальт, как консервированные сардины, внезапно ожившие и рвущиеся к свободе.

Туристы, шатаясь, оборачивались на автобус, покрытый розовой краской с проплешинами ржавчины, теперь казался мифическим зверем, уснувшим после пиршества. В его салоне, сквозь запотевшие окна, виднелись смятые подушки с вышитыми драконами, опрокинутый плюшевый тануки и лужица пролитого аромомасла, въевшегося в «увядающие хризантемы» ковра.

Музей, в отличие их транспорта, дышал холодным величием: стекло и бетон, строгие линии, без намёка на пластиковый виноград или светящихся драконов. Группа, словно переродившись, потянулась к входу, оставляя за спиной «Сакуру-Дрим»[5]– тот кряхтел, выпуская чёрный дым из-под капота, будто вульгарный дух, изгнанный из храма.

– А обратно мы тоже на этом… артефакте?» – спросила пожилая женщина, задерживаясь у музейных дверей.

Елена, уже доставая билеты, улыбнулась так, будто продавала им эликсир бессмертия:

– Конечно! Но я обещаю – кондиционер починим! Ну или купим вентилятор побольше.

Когда двери музея закрылись за группой, автобус, будто обидевшись, заглох окончательно. На стоянке воцарилась тишина, нарушаемая лишь каплями жасминового масла, сочившимися из выхлопной трубы. Где-то вдалеке каркала ворона. Казалось, даже она понимала: этот «Дрим» больше никогда никуда не поедет. Разве что в кошмары туристов.

В музее Елена, словно опытный проводник сквозь века, первым делом повела туристов в сумрачные залы эпохи неолита, где сквозь пыль времен проступали очертания быта древних людей, населявших этот остров. Ее рассказ, словно шепот из глубины тысячелетий, оживлял архаичные экспонаты, позволяя воображению рисовать картины давно минувших дней.

– Туман, словно белый шёлк, стелился меж холмов, цепляясь за кроны древних кедров. Внизу, у изгиба реки, притаилась деревня – несколько округлых углублений в земле, прикрытых крышами из коры и травы. Это были татэана – «жилища-ямы», где поколениями рождались, смеялись и умирали люди эпохи веревочных узоров, – Елена обвела рукой макет древнего поселения.