– Что же я сказал неверно? – спросил он.

Его голос был тягучим. Можно сказать, красивым. А так и не кажется, что он принадлежал кому-то такому жуткому.

– Я богиня не только весны, но и лета… Вот.

Нурарихен улыбнулся, и это тоже получилось у него величественно. Леля хотела вторить, но вовремя себя остановила. Не было ничего веселого в ее положении.

– Вот как, – сказал Нурарихен. – Что же, богиня весны и лета, у меня к тебе вопрос… Думаю, ты догадываешься какой.

Леля догадывалась, но не ответила. Вдруг неправильно поняла? Сказала бы – опозорилась.

– Ладно, сам скажу, – улыбка Нурарихена стала шире. – Что ты здесь забыла, Леля?

– Ох, это долгая история, – сказала Леля, вымученно улыбнувшись.

Она надеялась, что такая отмазка, пускай она нелепая, избавит ее от ответа. Но Нурарихен сказал:

– Что же, раз так… Комаину, отнеси ее в тронный зал. Нас ждет долгая история. А ты, Инугами, возвращайся в темницу. Кажется, еще не все пленники получили ужин.

Улыбка слетела с лица Лели. Впрочем, это было лучше, чем если бы Нурарихен приказал отнести ее в темницу.

Почувствовав, что Комаину касается ее так, чтобы снова взвалить на плечо, словно неприятный, толкающийся груз, Леля отскочила и сказала с вызовом:

– Сама дойду!

Комаину покосился на Лелю, сощурившись с подозрением. Затем он посмотрел в спину Нурарихена, который уже успел развернуться и зашагать прочь от лестницы. Словно чувствуя, что Комаину смотрит на него, Нурарихен ответил его мыслям:

– Раз так хочет, пусть сама идет. Захочет сбежать – снова попадет в темницу.

Услышав это, Леля задрала подбородок и промаршировала за Нурарихеном. Хотя гордится ей было нечем. Кажется, беседа с верховным екаем – это лишь отсрочка к ее заточению.

Втроем они прошли несколько коридоров. Комаину то выбегал вперед, чтобы открыть дверь, то отставал, чтобы ее закрыть. Выглядел он растерянным, хотя все еще немного грозным. Все-таки было в нем много львиного. Леля не понимала: как с таким воротом ему не жарко?

Оказалось, Леля была права, когда думала, что близилась к помещению, которое отличалось от коридоров. Оказавшись в тронном зале, она на пару секунд замерла, хотя ее в спину подталкивал Комаину.

Казалось, что тронный зал центрального храма Такамагахары – золотой. Для мира богов это было вполне реально. И сиял он так, словно золото каждый день натирали. Либо им никто не пользовался. Что тоже было бы вполне естественно.

Кровля была бубновой, и Леле очень хотелось посмотреть, как это выглядело снаружи. Только вряд ли ей это удастся. Во-первых, казалось, что из храма ее не собирались выпускать. Во-вторых, наверняка это помещение было центральным. Значит, крышу огораживали другие. Вчера, когда Леля подходила к храму, она видела, как много у него пристроек – еще и с пестрым декором. За таким ничего не разглядишь.

Задрав голову, чтобы рассмотреть потолок, Леля не сразу почувствовала, что Комаину снова толкнул ее в спину. Только когда он гаркнул, чтобы она пошевеливалась, Леля зашагала, просто чтобы не стоять рядом с этим грубым екаем.

– Пожалуйста, нежнее с нашей гостьей, – сказал Нурарихен, не оборачиваясь.

Леля не сдержалась и прыснула со смеха. Нежнее, значит? Почему же Нурарихен не был так озабочен ее комфортом, когда Инугами и Комаину швыряли ее в темницу?

Тут же Леля пожалела, что не сдержалась. Но, кажется, никто не собирался ее наказывать за смех и даже толкать в спину. Раз обернувшись, она заметила, что Комаину, вытянув руки по швам, замер у входа. Осознав, что теперь лишь ее шаги гулко отдаются по залу, Леля замерла.

– Прошу, прошу, подходи, – сказал Нурарихен.