В конце мая Анастасия Нуштаева

– Черт возьми!

Фраза донеслась из коридора, но казалось, что из-под толщи воды. Леля услышала ее, но не обратила внимания. Иначе спохватилась бы и улепетывала. Знала ведь, чем заканчивается этот возглас. А видеть богов, или кого-либо из Нави, Леля сейчас не хотела. Точнее больше никогда не хотела.

Они знали.

Хорс видел, что тетрадь Семы закончилась. Ицпапалотль догадалась, коснувшись его. Мокошь и сестры Мойры наверняка тоже знали. А Морана, хоть и не обладала силами, способными увидеть чужую смерть, прожила уже достаточно, чтобы безошибочно чуять ее в воздухе.

Только Леля не знала.

Никто ей не сказал.

Он ей не сказал.

Едва эти мысли закрадывались в голову, Леля вскакивала и, напевая что-то очень громко, неслась, куда глаза глядели.

Но сейчас она не могла себе этого позволить. Если она будет бегать и кричать, ее выгонят из палаты. Ничего страшного – Леля и так собиралась уходить. Проблема была лишь в том, что никто не знал, где она. Ведь Леля пробралась в палату без спросу. Еще полчаса назад она закрывала смену в кафе «У Догоды», которое находилось… Где оно находилось? Леля не знала. Прошло уже две недели, а она даже адрес не спросила. Впрочем, какая разница? Все, кто нужно, понимали, где находилось это место. А остальным о нем знать не обязательно.

В общем, совсем недавно Леля стояла там, в деревянной бревенчатой постройке, которая пропахла соломой и жареным луком. А сейчас она находилась в помещении более современном – палате городской больницы, где пахло чистотой: спиртом и фенолом.

Леля ненавидела это место. Но в последнее время она приходила сюда едва не ежедневно. Она ничего не делала и ничего не говорила. Просто смотрела на Яну, свою старшую сестру, которая уснула в «божественной» коме по вине Лели. Вообще, виноват был предыдущий Чернобог. Но даже когда Леле говорили об этом, она не могла приять такую мысль.

Она виновата в том, что – еще немного – и Яне отключат аппарат жизнеобеспечения.

Кажется, вместе с божественной сущностью богини весны и лета Леле достался еще один необыкновенный дар – способность довести каждого любимого ей человека до смерти.

Но Яну она могла хотя бы видеть. Надежда, что она очнется – существовала.

А на Сему она не могла даже посмотреть.

Он умер. Исчез. Растворился. Словно и не существовал никогда.

Отчего-то остальные жители Нави так себя и вели – делали вид, что не произошло ничего такого. Леля не могла на это смотреть. Поэтому и не возвращалась в Навь. Зачем? Лето она уже подготовила – ей больше нечего было делать на своем рабочем месте. А в «У Догоды» ей жилось полегче. Там почти ничего не напоминало Леле о нем. Лишь потихоньку слезы бежали, когда кто-нибудь заказывал квас из натуральной, навьей закваски.

Вот сейчас слезы тоже побежали. Леля не слышала заказ – просто она уже не могла не плакать хотя бы раз в час. Подняв голову, Леля хотела в последний раз за сегодня глянуть на Яну. Но слезы застелили поле зрения.

Нет, божественная сущность – это не дар. Это самое настоящее проклятье.

До того, как Леля попала в Навь, она не теряла любимых людей. А как только в ней поселилась сущность богини, это стало повторяться с катастрофически часто.

И самое ужасное – она никак не могла помочь своим любимым. Она богиня! Но при этом была абсолютно никчемной.

Утерев глаза, Леля все же посмотрела на Яну. Может, ей казалось, но та с каждым разом становилась все бледнее. Словно кожа Яны хотела походить цветом на букет белой сирени, который Леля обновляла раз в два дня.

Однажды Леле удалось подслушать разговор врачей. Они уже смирились с тем, что сирень появлялась из ниоткуда, и больше не обращали на нее внимания. Но не в этом, конечно, была суть их разговора. Они не видели улучшений у Яны. Они держали ее слишком долго – и ничего в ее состояние не менялось. Врачи отключат систему жизнеобеспечения. Это произойдет первого июня.

Леля верила, что сможет помочь сестре. Впрочем, она уже пробовала – и ничего у нее не получалось. А теперь, когда ее попыткам поставили срок, она совершенно отчаялась. Наверное, поэтому Леля приходила в палату почти каждый день. Да, она не могла поговорить с Яной. Но она ее видела. Иногда, прислушавшись, даже слышала ее дыхание.

В отличии от…

Впрочем, неважно. Ему не помочь. А вот Яне еще помочь можно было.

Леля ушла бы из палаты привычным путем. Как богиня, она могла в мгновение ока переместиться из этой комнаты в ту, что ей выделила Догода на втором этаже своего постоялого кафе. Но сейчас она услышала звук бьющегося стекла. Потом вспомнила фразу, которая донеслась из коридора минутой ранее – и зачем-то выскочила из коридора.

В белом, казалось, стерильном коридоре городской больницы, Черт выглядел еще чернее и грязнее, чем на самом деле. Его жесткие кудрявые волосы, как всегда, были всклокочены, но Леля прекрасно видела его рожки. Маленькие, закругленные – Леле так и не довелось их потрогать. И отчего-то ей казалось, что это уже никогда не случится. Впрочем, грустить было не из-за чего.

Черт веселился – это значило, что кто-то другой сейчас грустил.

Леля мигом нашла несчастного, который, не подумав, чертыхнулся. А ведь это имело последствия.

Пострадавшей оказалась медсестра, которая несла несколько стеклянных колбочек с сильно пахнущей жидкостью. Она разбила одну – верно, поэтому воскликнула «Черт возьми!» Черт, который приходил всегда, когда его звали, целую минуту замышлял пакость. И вот, поставив медсестре подножку, он теперь наблюдал за тем, как она, схватившись за голову, смотрела на осколки остальных колб, которые вот совсем недавно держала в руках.

– Это дорогое лекарство, – сказала Леля шепотом.

Тем не менее Черт ее услышал. Сперва его глаза с темной радужкой округлились. А потом он повернул голову и воскликнул:

– Леля! Ты тоже здесь!

Он не спрашивал, а утверждал. Хотя звучало, как вопрос, Леля не стала отвечать. Не горела желанием. Так же нехотя она посмотрела на Черта.

Сердце защемило. Отчего-то он, грязный, с придурочной улыбкой на тонких темных губах, показался Леле таким близким и родным, что она даже смутилась.

– Какими судьбами? – весело спросил Черт.

Медсестра с разбитыми колбами перестала его волновать. Сделал пакость – гуляй смело. Может, фраза не рифмовалась, но это не мешало Черту свести к ней свою жизненную философию.

Леля не ответила. Во-первых, не хотела. Во-вторых, это привлекло бы внимание. Черта люди в Яви не видели. А вот ее, Лелю, видели. Так что, если она начнет разговаривать сама с собой, далеко от больницы ее не отпустят. Просто переведут в другое отделение – где лечат психические расстройства.

Черт не смутился. Оглянувшись, чтобы в последний раз посмотреть на медсестру, которая уже собирала осколки, Черт последовал за Лелей.

– Твоя сестра, да? – спросил он. – Как она?

Леля на миг замерла. Неужели ему интересно? Верно, что нет. А вопрос Черт задал из вежливости. Леля глянула ему в глаза, но, почувствовав, как задрожали губы, отвернулась, и продолжила путь.

Леля могла бы прямо из больницы переместиться к берегу моря, где находилось кафе. Но она не хотела, чтобы это заметили смертные. Поэтому Леля шагала по коридору, пытаясь вспомнить, где находился лифт.

– Леля!

Кажется, Черт повторил ее имя уже дюжину раз. А Леля лишь дважды обернулась, когда слышала, как взвизгивали за спиной люди. Это Черт их отталкивал, чтобы поспевать за Лелей. Может, люди его не видели – но, когда он их касался, определенно точно чувствовали, что с ними произошло что-то нехорошее. Однако, забывали об этом, едва отдалялись от Черта на два шага.

– Леля, мы бы хотели, чтобы ты вернулась! В Навь! Так не положено, чтобы боги-сезонники жили в Яви.

Леля снова замерла. Коридор, где они теперь стояли, был почти безлюдным. Кое-кто проходил мимо, но теперь Леле стало плевать, сочтут ли ее сумасшедшей.

– Что ты сказал?

Голос показался Леле чужим – он сел. Леля уже очень долго молчала – кажется, несколько часов. Обернувшись, она увидела, что Черт обрадовался тому, что наконец-то привлек ее внимание.

– Мы ждем тебя. Возвращайся. Все будут тебе рады.

Черт заулыбался и склонил голову набок. Но его благодушное настроение исчезло, когда он услышал, как Леля рявкнула:

– Да что ты говоришь! Какая разница, вернусь я, или нет?! Даже если я умру и придет новая Леля, никто не заметит подмены, черт возьми!

Леля тут же зажала рот. Она не жалела о сказанном – только о последних двух словах.

Черт поджал губы. Открыл рот, но под пристальным взглядом Лели тут же закрыл. А потом все же нехотя сказал:

– Нимфея соскучилась.

Леля хотела рявкнуть очередную грубость. Но закусила губу и сдержалась. Хватит с нее негатива. Это не в ее стиле – быть такой грустной и злой. Да, улыбаться и радоваться тоже сейчас не хотелось. Но это ведь не значит, что нужно орать на Черта?

– Я тоже, – сказала Леля.

На самом деле, о Нимфее она даже не вспоминала. Но, вот, когда Черт сказал про нее, Леля вдруг поняла, как сильно хочет ее увидеть.

Впрочем, не настолько, чтобы возвращаться в Навь.

– Кто еще что говорил? – спросила Леля, подняв голову.

Так как доселе она смотрела под ноги, то не заметила, что в коридор зашел медбрат. Нахмурившись, он с непониманием глянул на Лелю, но та отмахнулась. К счастью, медбрат не стал уточнять, кто она такая, и почему разговаривает сама с собой. Он просто отвернулся и вышел из коридора. Черт тем временем говорил: