– А дерут за такую кассету как за гитару. Ого, – добавил его друг, а кассета словно старательный пионер всё ещё стремилась удивить своими возможностями – смачно чавкала гитарными рифами как арбузной коркой.

Один из студентов стал крутить диск вагонного приёмника. Ведь как без музыки? Без неё ни похода, ни поездки, ни жизни, ни минуты. Без знаний истории партии можно и даже зайцем разок на трамвае проехать, но уезжать на каникулы без музыки – это свинство.

Вагонообразующий радиоприёмник молчал.

– То ж он сгорел ещё в прошлом году, – утвердительно покачал головой второй студент. – Бахнул прямо посреди ночи, спали как в лесу – с запахом дыма. Я этот поезд наизусть знаю.

И тишина. Как в тайге. Хоть бери и беги на ближайшей станции сломя голову искать радиолюбителей и выкупай за любые деньги новый приёмник. Хотя бы радиоточку что ли.

Студенты приуныли. Разложили из кошелька копейки на столе, стали играть в выдуманные шашки.

Вдруг из открытых окон сквозь уханье колёс полилась тонкая ниточка гитарных переливов.

– Помнишь ли, товарищ,

этот дом?

Нет, не забываешь

ты о нем.

Я скажу, что тот полжизни потерял,

Кто в Большом Каретном не бывал…

Голос. Чистый. Правда, как живой. Басистый. Таких и на пластинках в ДК «Железнодорожник» не встретишь.

– Вон, глянь, у людей какая запись чистая. Хрусталь! – оживился один из студентов, ухом уже отправившись в поиски источника звука по вагону.

– Надо пойти спросить где брали.

Схватив из авоськи пару яблок, – на обмен, два друга устремились. Отдыхающий народ тихонько полёживал на своих местах, замерев, как морская фигура из детской игры.

– Ой, извините, мы думали у вас Высоцкий поёт, – отодвигая по очереди дверцы купе без стука, смущались студенты и двигались далее.

Дверца одного из купе словно парадный вход в музыкальный театр оказалась пригласительно открыта

«Да это слушать невозможно. Кто ж так записывает? Нельзя ж так с песней» – пять минут назад укоризненно качал головой баритон, прислушиваясь к попыткам молодёжи послушать Высоцкого.

Двое тихонько заглянули за дверцу купе и тут же замерли. Онемели. На нижней полке сидел сам Владимир Высоцкий.

– Не покупайте музыку из рук.

Она не слишком чистая… – хулиганисто ухмыляясь, пропел он, мимоходом посмотрев на нежданных гостей.

Из своих купе повыглядывали люди. Мальчик, что ехал в своё счастливое лето, позабыв о мячике, стоял в коридоре, разинув рот.

– А за окном тайга, Сибирь и музыка гуляет.

И шаркает мне звуком по ушам… – продолжал мелодично выводить аккорды музыкант, приветствуя туристов доброй полуулыбкой.

Ребята пришли в себя и, не отрывая взгляд от Высоцкого, стали шарить по карманам.

– Вы… Да это даже не моя кассета. Я прям на станции выкину, – восторженно оправдывался один из студентов, пока второй распрямлял в ладошке помятый билет. – Владимир Семёнович, да как же это здорово, что вы у нас. Не верится.

– А распишитесь, пожалуйста, на память. Ваши песни с нами везде, да. На заводе, на кухне за завтраком. Вот, в горы пойдём…

Владимир Семёнович взял в руки билет, снова по-хулигански ухмыльнулся, найдя чистый уголок для своей подписи. Билеты, справки, чужие фотографии, проездной на метро, медицинская карта. Ему не привыкать.

– В горы это замечательно. Какие горы у вас тут? Свирепые? – поинтересовался он, не теряя зрительный контакт с удивлёнными студентами.

– Добрые. Красота неземная. Аж дух захватывает. Как ваши песни.

Вагон всей очередью с двух сторон, не сговариваясь, выстроился у купе, выставив в руках бумажки как талончики на подпись. Школьница Ира, ехавшая поступать в пединститут, только и нашла у себя страницу для заметок в учебнике по педагогике за пять копеек и спешила протянуть её на автограф.