– Захар, ну мы едем? Нам минута в минуту быть надо на том берегу, – по плечу его похлопал товарищ Тимофей, садясь за баранку новенького «ЗИЛа». Застоялись. Пора и на базу. Вдоль бульвара, где только-только снесли последние деревянные избушки, прогулочным шагом идут девчонки в беретках, дутых штанах. Смеются, поют. Несут в руках лыжи и тоненькие лыжные палки из бамбука. С утра до вечера и завтра снова они пойдут по льду Ангары, чтобы в следующем году так же, в марте, обойти весь Байкал. От одного берега к другому. Послушать, как он скрипит, волнуется. А по мосту через Ангару ехать совсем как по льду, – ровно, гладко, как в лодке по волнам. На совесть строили, на народные деньги. А под мостом дорога: грохочет, стучит, клубится железнодорожными рельсами. Поезда прибывают один за другим. Товарищ Захар насвистывал песню из своего детства, которую пели они на всех застольях с матерью. Деревенскую, душевную. Вдоль улицы, ведущей к вокзалу, теснились маленькие домики, за которыми не было ничего – поля. За полями луга, поросшие синими ирисами. Захар проехал чуть вперёд, увидев, как, весело хохоча, через дорогу перебегают девушки, размахивая книжками. Колыбельная в репертуаре водителя сменилась на бодрый свист частушек. Март – пора первой нечаянной влюблённости в любую проходящую мимо комсомолку. Время расцвета, рождения новой жизни.

На перроне вокзала гурьбой толпились военные с походными мешками, плотно упакованные в тяжёлые, кило на двадцать, зимние шубы. Рядом с ними с чемоданами украдкой прятались и дети, и женщины, и подростки, кучкуясь, в основном, семьями – беглецы репрессий.

Прибывал московский поезд.

Глаза Фариды закрылись устало. По её лицу мелкими капельками бежал не то пот, не то слёзы несдержанной радости. В руках громко заявлял о себе новорожденный мальчик. Рудик. Он появился на свет на подъезде к Иркутску, когда в окошко заглядывала красота сибирской природы, суровой и могучей. Совсем такая же, как и сам Рудик.

Дочки Роза, Лиля и Разида любознательно смотрели на новорожденного брата. Ещё без году ему всего час, а он уже так похож на мать. Все четверо детей Нуреевых так и будут в глазах очевидцев как близнецы, невзирая на размах рождения в несколько лет. И все они на маму похожи. Так Рудика и свяжет на всю жизнь только ему одному понятная крепкая любовь сына именно к матери. Он появился на свет раньше срока. В переполненном вагоне быстро отыскалась акушерка, ехавшая так же к мужу на побывку, Нуреевых пересадили поближе к печке, со всех женщин собрали понемногу тряпки, платки, – кто что мог, мужчин попросили уйти. От греха подальше.

– Военный, а нечего ему смотреть, как баба рожает. Удар хватит, – говаривали старухи, укрывая «родовое отделение» ширмой из шуб и платьев. Детей собрали всех в один кружок играть в «ладушки». И так он появился, в тесноте, но сравнительном комфорте. Как того и хотела мать.

– Роза, дочка, – слабым голосом заговорила Фарида, когда поезд стал замедлять ход, – беги на станцию, отправь отцу телеграмму. Быстрее, доченька.

Восьмилетняя Роза, старшая из сестёр, тщательно укутав себя в платок, на ходу надев валенки, побежала со всех ног через вагон на выход. Её ещё качало из стороны в сторону и счастье, и усталость. За маму переживала – как она? И ещё больше радовалась, что есть у неё теперь брат.

Девочка с раскосыми красивыми глазами выпрыгнула на перрон. Улыбалась. Не замечала, что с её лица счастье сходить и не думает. Совсем.

За конторкой сидела в фуфайке миловидная женщина, разнося телеграфный стук по всей комнате. Пахло деревом, сырым, холодным и едким белым клеем.