– Вот я вам тут молока и хлебушка припас, – Прохор зашел в каптерку. Пусто…

– Дуняша? – Растерянно поискал глазами: может, схоронилась куда?

– Выходи, это я, Прохор…

Подошел к столу. Там лежал пятачок, постель на лавке прибрана… «Ушла. Куда же тебя понесло, дуреха? Вот я, балбес старый! Запереть ее надо было, куда она больная-то … И здесь не уберег»

Он хотел было рвануть к городовому… «Нет. Не можно. Скажет: почему не заявил, куда делись? Теперь уж помалкивать надобно – за такое по голове не погладят: больная, да еще дите краденое! Все! Забыть, как и не было ничего!.. Молоко зачем? А себе! Что-то худо – вот, в груди …»

Прохор быстро убрал пастель.

«Хорошая видать девушка: «копеечки у меня есть» – целый пятак оставила. Точно – дите графское… Забыл, забыл, ничего не видал, не слыхал…» – положил пятак в карман, еще раз оглядел каптерку: нет ли каких следов…. Чисто. У ворот звякнул колокольчик: «Кого принесло? Может, Дуня вернулась?» Он поспешил к воротам.

* * *

– Захарыч, пойду звать городового. Глянь: то ли больная совсем, то ли мертвая…

– Молчи ты! Потом измытарят допросами… беги за извозчиком, и чтоб ни гу-гу…

Быстро пошарил по карманам кофты, нашел на груди лежавшей навзничь девушки узелок с монетками: «Бедолага, тебе уже и не понадобятся». Зажал пятак в кулаке, остальное сунул себе в карман.

К воротам подъехал тарантас. Захарыч уложил бесчувственную девушку, сунул извозчику пятак:

– Отвезешь в лазарет. У ней документов нет. Только молчи, что здесь нашли, скажи: на дороге подобрал… Пятак тебе даю! Слышь, что велено?

– Да, ладно… – извозчик взял монету. «Это ж цельный пятак, да с самого утра – подвезло!» – в Покровскую отвезти?

– Тебе говорю: подальше, подальше вези, а то в Управе насидишься… Давай, гони!

Извозчик хлестнул лошадей. «Учи ученого! Чай, не дурак, понимаю…» Он знал: в Мариинской, что на Литейном, принимали бедноту, а ему как раз по пути – на Выборгскую сторону: там и конюшня, и барак для извозчиков.

Подъехав к лечебнице, растолкал больную:

– Слышь?! Ты как там? – в ответ послышался стон…

– Жива… Давай, слазь, вон в ту дверь иди…

Он поставил Дуняшу на ноги и легонько подтолкнул к входу в лечебницу. Девушка, пошатываясь, побрела… открыла дверь… Едва переступив через порог, рухнула без чувств.

На шум вышла дежурная:

– Анюта, беги за доктором и санитаров пришли. – Она склонилась над больной: жар. Проверила – документов нет. Вскоре подошли санитары, уложили легкую, как перышко, девушку на носилки.

Появился доктор.

– На тиф не похоже, – он достал трубку, послушал. – Вся грудь свистит – простыла сильно. Отнесите ее в третью палату… Или не нужно – пусть тут лежит, на глазах. Откуда привезли?

– Сама пришла, одна. В дверях и упала… ни документов при ней, ничего…

– Если придет в себя – расспросите, да все запишите… Лед приготовьте, а ноги уксусом разотрите, чтобы жар сбить… Огнем горит…

Доктор оставил больную на попечение сестер, вечером справился:

– Что новенькая?

– Бредит в горячке, так в себя и не приходила…

– Поите ее водичкой, поите… Будем ждать, все в Божьей власти… Да батюшку разбудите – пора причастить страдалицу…

Отец Георгий вскочил с жесткого топчана, услышав стук в дверь, оправил рясу. Все поняв без слов по скорбному лицу санитарки, прихватил требник и отправился к болящей.

– В третьей? – осведомился батюшка, туда клали всех ненадежных, близких к концу.

– У двери на низкой койке. – Санитарка заспешила по своим делам.

Войдя в палату, священник сразу понял, к кому вызвали: девушка металась в горячечном бреду, неразборчиво бормотала что-то…

Ударил басовито большой колокол Спасо-Преображенского храма. Тут же отозвался с Фонтанки Пантелеймоновский собор. В заутренний звон вступали все новые голоса близких к лечебнице церквей, созывая народ к службе. Отец Георгий знал каждый колокол – не первый год при лечебнице. Так под колокольный звон и причастил несчастную.