– Я ждала, что вы заговорите об этом первая. Мне импонирует ваша прямота и честность, поэтому я тоже буду с вами откровенна – мне не нужна плата. Никакая.

– Вы лукавите, леди?

– Ничуть. Я предпочту оставить произошедшее между нами и больше к нему не возвращаться.

– Леди Луиза, мне выгоден ваш ответ, не скрою. Но не могу не предупредить – вы совершаете большую ошибку, разбрасываясь своей добротой. Закон чести не позволяет мне радостно покинуть вас, думая, что облапошила доверчивую иностранку, воспользовавшись ее помощью безвозмездно. Вероятно, вы никогда ни в чем не нуждались, а потому не знаете, что все в этом мире имеет цену и не стыдно требовать своего. Меня не удивляет, что княжна Эдинтер куда благороднее меня и может забыть о чужом долге, но мне далеко до вашего благородства. А потому, я найду способ вернуть вам долг, когда вы будете больше всего в этом нуждаться.

Далеко до моего благородства? Мне даже стало слегка совестно. Первый раз вижу, чтобы люди с такой скоростью влетали в когнитивную ловушку, основанную на чувстве вины за неблагодарность.

– Прошу вас, Амелия, давайте отложим разговор.

За столом, накрытом на пятерых, чинно восседали лорды, не притрагиваясь к приборам до появления всех участников обеда. Фрау Розалинда отдавала последние распоряжения по хозяйству, а потому заметила нас первая.

– Мы вас заждались, юные леди. Поторопитесь за стол, пока мужчины не осерчали.

Мы юркнули на стулья, смиренно сложив руки на тканевые салфетки, укрывающие колени. Предупредительные служанки наливали горячий суп, отдававший дымком костра, накладывали хорошо прожаренное мясо, салаты и свежий, еще горячий хлеб. Я готова каждый раз креститься левой пяткой, радуясь отпавшей необходимости готовить.

И молчать до посинения, слушая как мужчины хвалят друг друга за то, что сразу вывели неблагонадежного Лестера на чистую воду.

– Луиза, ты сейчас суп вскипятишь взглядом, – матушку, казалось, ничуть не смущали мужские разговоры. Вряд ли она вообще к ним прислушивалась.

– Простите, фрау. Просто негодую на лорда-жениха и страшусь за судьбу Амелии.

– А нечего страшиться, – довольно откликнулся Мертон, разламывая ароматный хлеб. – Дочь у меня красавица, я полагаю, к ней еще принцы соседних держав в очередь выстроятся.

И как ты до этого только додумался, любезнейший. Не иначе светлым умом в два прыжка дошел.

– Будь осторожен, друг, принцы иногда бывают покапризнее дочерей, – пошутил герр. – Хотя моя в капризности никого не переплюнет: графы ей не по нраву, княжичам отворот давала, перед маркизами дверью хлопала. Не дочь, а наказание.

Ай да молодец, Луиза, пусть ей там не чихается, где бы она сейчас ни была. Я не раз задумывалась, куда делась настоящая дочь герра, и втайне пару раз попросила мироздание помочь ей не очнуться в канализации.

– В Рагонде нам ее капризность аукнулась, – поморщилась матушка. Забавно у них тут: вилку перепутать – невоспитанность, а живого человека при нем же обсуждать – обычное дело.

– Ничего, с этой бедой мы сладим. В следующем месяце сразу после ярмарки назначу аукцион и вылетит наша пташка из отчего дома.

Э-э-э-э, пардон, что он сейчас сказал?

Глаза Амелии расширились, в противовес прищуренным очам фрау, которыми та отслеживала мою реакцию. Потрясенная подруга смотрела на меня со смесью ужаса и искренней жалости, а я все никак не могла взять в толк, о каком аукционе речь.

– Бросит тень на вашу репутацию, – предупредительно высказался Мертон, прогнав с губ легкую высокомерную улыбку.

– Да что уж там, кому в Рагонде еще не известно о нашем перестарке? Пусть хоть порадуется напоследок, как высоко мы ее ценим.