Я не знал, что ответить. Рассказывать правду было глупо. Врать я никогда достоверно не умел, как-то этот навык не развивается у людей, мнением которых редко интересуются. Молчание затягивалось и становилось неловко просто от того, что невозможность высказаться давила на мозг.

– Альберт, – Ромашка тихонько прикоснулся к моему носу, – ты можешь нам всё рассказать, правда. Мы же семья.

Я посмотрел налево и встретил мягкий взгляд, посмотрел направо и увидел кивок, опустил глаза, вдохнул судорожно… И меня прорвало. В какой-то момент я перестал контролировать свои действия. Мимики и жестов стало мало, пришлось встать с кровати. Опекуны наблюдали, как их белёсый воспитанник мечется по комнате, размахивая руками и чуть ли не на крик срываясь. В трусах. С красными глазами. Покрытый неровным румянцем.

Красавец, чёрт возьми!

В кучу свалилось всё: дурацкая школа с её правилами, первые унижения, универ с толпой безразличных кукол вместо людей, отношение к сексуальным меньшинствам, политике, системе образования. Даже горбатые уроды и надменные сволочи промелькнули в моём спиче, но вскользь. Когда нить повествования была потеряна, а запал растрачен, я сел на пол совершенно обессиленный и понял, что просто хочу спать. Плеча коснулась холодное стекло стакана. Остывший глинтвейн не очень вкусный, но мне почему-то стало легче.

Ребята покинули мою комнату, а я забрался под одеяло, наплевав на бардак вокруг, и заснул, вздрагивая от громких звуков с улицы.

Проснулся по будильнику и осознал, что пары никто не отменял. Почему-то это стало шоком даже большим, чем летающие перед носом шпаги в кабинете некроманта.

Как же так?! Человек попадает в другой мир, его там пугают до полусмерти, выдвигают какие-то нелепые условия, шаблоны рвутся… А мир продолжает так же крутиться, и никто не замечает, что в жизни одного человека произошло что-то немыслимое. Пары. Универ. Издёвки сокурсников. Пофигизм преподавателей.

– Наш мир мало того, что слеп, так еще и болен тотальным безразличием, – бормотал я, выуживая из шкафа свежий костюм.

В зеркальной дверце отразилась моя персона, и утро, без того не очень доброе, окончательно испортилось. Кожа желтоватая, под глазами круги, а в глазах отчаяние. Привет, новый день, рад тебе! Заметно? Отвернувшись от зеркала, я поплелся в ванную, накидывая на плечи халат. Тёплая пушистая ткань обняла озябшее тело. Всегда с утра морозило, сколько себя помню.

Халат выбирал Алекс. Он покупал вещи больше под себя. Полы халата волочились по полу, рукава были длинными, не было у меня никогда высокого роста и широких плеч. Сколько не записывали меня опекуны в спортзал и на всякие секции – не вышло из меня качка. Только деньги на ветер и ещё один минус к самооценке.

В ванной меня встретил теплом пол с подогревом, плитка шоколадного и кремового цвета, черная ванна, похожая на огромный прямоугольный кусок камня, в котором вода выточила удобное ложе. У Ромы хоть и необычный вкус, но смотрелось всегда очень хорошо. Ритуал утреннего умывания уже подходил к концу, оставалось только сбрить хилую растительность, которая упорно пробивалась на моём лице. Я занёс бритву над пенной щекой и в ванну вошёл Рома.

– Ты встал так рано? – он искренне удивился. – Куда собираешься?

– В универ… – как-то неуверенно произнёс я.

– Какой универ, Берти?! Тебе нужно отдохнуть, – опекун так сильно взмахнул руками, что бежевое полотенце, висящее на его плече махровыми складками, мягко рухнуло на пол. – Раз ты поднялся, иди на кухню, сейчас приготовлю кофе.

Сил на изумление не было, пришлось стереть пену с лица и покорно потащиться в обитель хорошего настроения. Запахи вкусной еды, кофе, ванили и немного табака (потому что Алекс курил здесь) всегда бодрили, заставляли улыбаться и забывать плохое. Уют в этой комнате зашкаливал.