– Альберт, – вздохнул глубоко мужчина, стряхивая пепел, – эта учёба – твой плацдарм! Там нужно заводить знакомства, попадать на глаза нужным людям и…

– Пугать их своим внешним видом! – подхватил я.

– Дурачок, у тебя запоминающаяся внешность! – Ромашка замахал на меня своими ухоженными руками. – Просто ты не умеешь себя подавать!

– Яблока во рту не хватает! – вместе с ехидством из меня выходил весь стресс от пережитого.

Сознание всё же не спешило признать факт моего короткого перемещения достоверным. Произошедшее казалось сном или вернувшейся из детства глупой фантазией. Вот только лёгкое головокружение, саднящие колени, странная татуировка на фантазию не тянули. В пору было отбирать у Ромашки сигареты. Сквозь плотную реальность начала пробиваться искра осознания, я чувствовал, что руки дрожат, колени едва держат, а ощущения окружающего мира старательно ретируются из моей головы.

– Пойду переоденусь, – тихим безэмоциональным голосом уронил я, повернулся спиной к Роме, чтобы не видеть его растерянный взгляд. Он удивительно тонко чувствует людей!

Путь в комнату показался мне слишком длинным, коридор словно растягивался под ногами, как жвачка, которую моя бывшая одноклассница любила наматывать на грязные пальцы. Оказавшись у знакомой двери, я едва понял, зачем пришёл, переступил порог и вдруг меня накрыло.

Снимая с себя одежду, человек ощущает незащищенность и расслабленность, если делает это добровольно, конечно. Вот моя психика и расслабилась, прорвавшись слёзным поносом. Я забыл закрыть дверь, я вообще обо всем забыл, ничего сейчас не имело значения.

За спиной раздались шаги, а я так и комкал снятый с себя костюм. Тихий плач сотрясал меня, как разряды электрического тока.

– Альберт, солнышко… – задохнулся отчего-то Рома, подбегая ко мне.

Его мягкие тёплые ладони порхали над моим лицом, прикасаясь то к глазам, то к щекам. Я понял, что он стирает с моих щёк слёзы только тогда, когда проглотил одну из них. Взять себя в руки не получалось, рациональная часть мозга металась в истерике, пытаясь склеить разорванные шаблоны, а инстинктивная часть хотела выхода эмоций. Я рухнул в руки Ромы и постыдно разрыдался. Скопилось всё: детский дом, школа, раскрытые тайны опекунов, унижения, вечно игнорирующее меня общество и, наконец, встреча с Вильгельмом Ингефорцем.

– Альберт, Берти! – он уже почти кричал и тряс меня за плечи, но сказать мне хоть слово не давало сбивающееся от всхлипов дыхание. – Кто-то тебя обидел? Что они сделали? Алекс, иди сюда, Алекс, помоги же мне!

Последние слова Ромашка бросил только вошедшему в квартиру мужчине. Саша никогда не отличался разговорчивостью, он скинул туфли, бросил пальто на пол в прихожей и пересёк пространство квартиры в несколько шагов. Я наблюдал за ним сквозь пелену слёз и понимал, что сильнее человека не видел.

Алекс отодвинул бойфренда плечом и услал на кухню за глинтвейном, отобрал у меня безнадёжно смятые вещи, бросил их на пол. Как когда-то в детстве он сгрёб меня в охапку, но только теперь от земли не отрывал, я немного вырос всё же, и повёл к кровати.

Мы сели рядом.

Прискакал Рома с горячим глинтвейном. Саша внимательно осмотрел меня, завернул в одеяло и вручил стакан. Почему-то пока он совершал все манипуляции молча, сосредоточенно глядя перед собой, моя истерика затихла, оставив лишь сведенное спазмом горло, распухший нос и красные глаза. Справа меня подпирало твёрдое плечо Алекса, слева держала мягкая ладошка Ромы. Это успокоило.

– Что случилось? – бас Саши прозвучал мягко, но требовательно, не отвертишься. – И откуда у тебя это? – он поднял мою руку и показал татуировку на запястье.