– Он лишь заметил, что у вас обширные связи в правительстве.

– Обширные связи… Барбару явно преувеличивает. Но вы правы: с Гара я действительно знаком. Он даже как-то обедал у меня.

– Отлично! Не сочтите за труд сопровождать меня к нему на приём.

– Сопровождать? Когда? – опешил депутат.

– Завтра вы зайдёте за мной, и мы вместе отправимся к министру. Дюперре поднялся со стула и сделал несколько шагов по комнате. Он поймал себя на мысли, что ему трудно смотреть гостье в глаза. От неё исходила какая-то необычайно сильная энергия. Эдакая нормандская Медея. От её напора он сбивался и терял нить разговора.

Только став сбоку от гостьи, он смог разглядеть её как следует. На вид самая обычная дамочка. Лет двадцать с небольшим. Тоненький звонкий голосок, почти как у его старшей дочери Аделаиды. От чего же он стушевался? Ведь он вдвое старше её!

– Да, вместе идти, конечно, приятнее, – молвил депутат, делая лёгкий поклон. – Но, простите, я не знаю, где вы остановились.

– В гостинице «Провиданс». Вот, возьмите.

Мария протянула гостиничный проспект, который она получила в бюро дилижансов.

– А как вас зовут?

На это она вынула из сумочки карандаш и написала на проспекте одно слово: «Корде».

Пока Дюперре читал её фамилию и отпечатанный адрес гостиницы, Мария уже стояла у двери. Беседа длилась всего шесть минут. Оторванный от обеда хозяин квартиры, понятно, не собирался особенно разглагольствовать с нежданной визитёршей. Но чтобы разговор оказался настолько короток!.. Озадаченный и сбитый с толку, он неуверенно двинулся следом за гостьей в прихожую, затем на лестничную площадку и только там успел промолвить:

– Хорошо, я зайду за вами завтра утром. Часов в девять.

Мария обернулась:

– А правда, что отменили праздник Федерации?

– Вы о четырнадцатом июля? Хм… Можно сказать и так: отменили. Официально же его перенесли на десятое августа, на годовщину взятия дворца Тюильри. И называться он будет праздником Единства и неделимости Республики. Они надеются, что к тому времени с федералистами будет покончено…

Гостья быстро спускалась по лестнице.

– До свидания: я буду вас ждать, – были её последние слова.

Вернувшись к столу, к обедающим приятелям, Дюперре занял своё место, но не спешил возобновлять трапезу, задумчиво постукивая вилкой по тарелке.

– Дружище Клод, после рандеву с приезжей особой ты обрёл вполне заговорщический вид, – заметил депутат Гюйомар.

– С молодой дворянкой, – уточнил Менвьель, многозначительно подмигивая сотрапезникам.

– Надо было пригласить благородную даму к нашему столу, – добавил почтенный депутат Лоранс. – Мы бы потеснились и устроили место для ещё одной персоны.

Дюперре бросил укоризненный взгляд на своих чересчур говорливых дочерей, не умеющих хранить секреты, и натужно улыбнулся:

– Забавная интрига, друзья мои! Гюйомар прав: я начинаю чувствовать себя заговорщиком. Да-да… Вот кем я ещё не был в этой жизни.

Впрочем, дальше распространяться на эту тему он не стал, как сотрапезники не старались выведать у него подробности. Каждый из гостей составил своё мнение. Красавец Менвьель вообразил амурную историю; Лоранс и Гюйомар склонялись к тому, что здесь замешана политика; и только депутат Бекер, не проронивший ни слова, обратил внимание, что таинственная дворяночка прибыла из Кана – из центра федералистского мятежа.