Кенлар принялся вновь остервенело пихаться локтями, пробиваясь ближе, в первые ряды. Люди, видя его лицо, сами пытались посторониться и уступить ему дорогу. Кенлар умел делать такое лицо. Герра и Хеймир держались за его спиной.

Антаньо и Гиату, облаченных в грубые пропитанные серой куски ткани, подвели к помосту. Там сидел Понтифик и Великий инквизитор и четверо судей, которые символизировали Единых с Пророком.

К губам осужденных приложили эмалированные медальоны с образом Пророка. Оба страстно приникли к ним, несмотря на жуткие металлические зажимы на лицах. Они искренне верили в Пророка, но и не думали раскаиваться. Главный судья в последний раз потребовал отречься от своих заблуждений, хулить и проклинать их. Антаньо и Гиата, лишенные способности членораздельной речи, отказались жестами.

Хеймир, преисполненный ужасной горечи и страдания, поймал их взгляд. И позже ловил. Он старался всеми силами передать им свое сочувствие, всю теплоту, что в нем была, подарить им хоть каплю утешения. Но он не мог ничего! Ничего!

Судья зачитал приговор. Антаньо и Гиата Галиччи были объявлены нераскаявшимися, упорными и непреклонными еретиками. Их привязали к двум столбам, обложенным хворостом и поленьями. Книгу разорвали и сожгли.

Палач с горящим факелом поочередно поджог костры. Хеймир, напрочь оглушенный происходящим, смотрел, как языки пламени ползут по хворосту, как поднимаются струйки дыма, как разгораются поленья. Дым густел. Кенлар отдернул его, заслоняя ему глаза.

Хеймир слышал, как Антаньо и Гиата испускали душераздирающие стоны, как трещал и гудел огонь, как потом всю площадь огласил нечеловеческий чудовищный вой…

Костры еще долго полыхали, пламя уходило в небо, сыпались искры.

Лоретто

Хеймир

Конечно, ничего такого – ни про купание в проруби свое и Кенлара, ни про смерть Эрмосо Галиччи, ни про казнь Антаньо и Гиаты – Хеймир рассказывать не собирался. Упаси Пророк и будь он проклят!

И он помнил кое-что еще. Точнее, вспомнил потом, через много лет. А Илинора и Кенлар не помнили. Он берег их – к чему им было это знать? Но сейчас подумал, что все-таки следует рассказать об этом, обсудить… Время пришло. Наверное.

А если Или тоже помнила? Может быть. Она всегда чувствовала перед Геррой вину. А, Кенлар? Нет, Кенлар был в таком состоянии, что едва держался на ногах, и глаза у него были совсем мутные…

Однако Кенлар скрывал от них свою связь с Арунидисом! Столько лет! Зря, зря Хеймир отпустил Кенлара в свободное плавание, понадеялся, что у того хватит мозгов. Можно подумать, у Кенлара когда-нибудь хватало мозгов в выборе своих… любовных партнеров! Да и что бы изменилось, если бы Хеймир знал про Арунидиса? Что? Ну и, в самом деле, не его это дело!

«Жить в мире, отгораживаясь от него невозможно, – шептала Герра. – Мир враждебен нам и несовместим с нами лишь до тех пор, пока мы не решим измениться, принести жертвы и родиться заново. Тогда, потеряв меньшее, мы обретем большее. Иногда память – это лишнее. Бессильная боль воспоминаний может затуманить рассудок. Есть вещи, о которых лучше не помнить».

Герра… такая, казалось бы, мудрая и разумная. Только вот чем она закончила? И… разве же он сам жалел о том, что помнил? Не жалел – несмотря ни на что. Память и история бесценны. Они – инструмент, с помощью которого человечество преодолевает время и саму смерть.

– О чем ты думаешь, Хем?

Он не сразу сообразил, что Илинора положила руки ему на плечи и заглядывает в глаза. Видно, он слишком углубился в свои мысли и стоял, как столб. Или была так… близко. Он решительно плюнул на то, что сам инициировал ссору. Ненадолго ж хватило его гневного запала!