– Не смейте больше так делать!

– Мы постараемся, – уклончиво пообещала Герра.

По крайней мере, они не заявили: «Не учите нас жить!»

– Больше ничего такого, – согласился Кенлар.

Не такое, так другое…

Герру остановила болезнь. А Кенлар – Кенлар хотел власти.

Ни Гиата, ни Антаньо не раскаялись в своей ереси. Возможно, они хотели умереть мучениками. В день казни их привезли на специальной лодке, в которой установили две клетки, на Сенатскую площадь и публично сожгли заживо. У обоих были скованы руки, а языки зажаты в специальные устройства, чтобы они не могли говорить.

Хеймир не хотел идти смотреть. Но Или, и Герра, и Кенлар собирались. Они считали, что должны. Что именно должны? Герра твердила свое:

– Мы должны сознавать, в каком мире живем, Хем!

– Чего вы хотите этим добиться? Чего? – истерично вопрошал он, зная ответы.

Или, как всегда, стремилась доказать себе, что может всё, в данном случае – увидеть, как сжигают живьем близко знакомых ей людей, и не сломаться. А Герра с Кенларом – что имели право переступить черту и убить Эрмосо Галиччи.

Или, к счастью, понимала про себя больше, чем ей бы хотелось. В конце концов, она, хоть и не стала удерживать Кенлара с Геррой, передумала и осталась дома с младенцем. В смысле, с Ингаром.

– Я сцежу молоко, – сказала Герра. – Думаю, мальчику хватит. Не надо его перекармливать.

Вообще-то к тому времени Ингар уже обзавелся четырьмя зубами и трескал все, что попадало ему в рот. Герра следила, чтобы он не переедал и получал исключительно здоровое питание, однако он был слишком прожорлив и не желал довольствоваться только лишь грудным молоком.

Хеймир знал, что должен присмотреть за Геррой и Кенларом. Оба были себе на уме и вполне могли еще чего-нибудь… учудить. Вот Хеймир и пошел на Сенатскую площадь вместе с ними, а потом Кенлар закрывал ему ладонью глаза, не позволяя ничего увидеть.

Плотники потрудились на славу: возвели на площади помост и трибуны, устроили навесы, под которыми горожане могли бы перекусить и выпить чего-нибудь прохладительного. Власти проявляли заботу о гражданах. К турнирам в фестивальный месяц меньше готовятся! Да и понятно – предстояло куда более редкое зрелище.

Огромная толпа до отказа наполнила площадь и прилегавшие к ней улицы. Здесь попадались люди любого звания и состояния – лавочники, ремесленники, нищие, слуги, проходимцы всех мастей, карманники. И нобили – в масках. Наверное, им было стыдно стоять среди оживленно и радостно галдящей толпы простолюдинов. Однако в большинстве своем благородные предпочитали наблюдать за предстоящим действом с лоджий и из окон домов, окружавших площадь. Многие сенаторы вообще устроились на галерее Сенатского дворца.

Люди толкались и пихались локтями, стремясь встать поудобнее. Кенлар тоже вынужден был работать локтями, и на лице его ясно была написана брезгливость. Он и Герра терпеть не могли столпотворений. Сквозь людское море протискивались лоточники со сладостями и пирожками, водоносы, разносчики пива. Продавец медальонов с образом Пророка зычно расхваливал свой товар, убеждая:

– Купив образ в этот святой день, вы докажете верность Пророку и его Учению.

– Сегодня, вроде бы, не праздник, – процедил Кенлар.

– А так вот и не скажешь, – тихо ответила Герра, пропуская очередного лоточника, продававшего фрукты и миндаль. – Настроение у всех самое что ни на есть праздничное.

Пахло потом, туалетной водой, кожей, едой и пивом.

Хеймир чувствовал себя, будто в дурном сне. Больше всего на свете ему хотелось проснуться и вырваться из этого кошмара.

Звонили колокола, дудели трубы, бухали барабаны. У пристани выстроились гвардейцы в нагрудниках и с алебардами. Причалила лодка с клетками.