Когда дверь хлопает, Эмма снова повторяет:

– Милый! – Утыкается носом мне в шею. – Прости, прости. Я не знала, что Гарольд придет. Я отправила его с Аланом, велела подумать над своим поведением; надеюсь, он перед тобой извинится.

В высоких окнах гостиной отражаются наши силуэты. Раздвижная дверь на крошечный балкон открыта; снизу доносятся звуки улицы. В отражении высокая фигура Эммы нависает над моей. Там, в стекле, я – сорокатрехлетний придурок со ссадиной на голове.

– Просто я все время злюсь. Все время, – пытаюсь я сформулировать. – Злюсь, пугаюсь, теряюсь.

И рассказываю, как Карен попросила своего брата Брайана, он строитель, и они приехали и установили в моем гараже боксерскую грушу.

Доктор ухмыляется.

– Уже опробовала?

– О да! – Я поднимаю руку и демонстрирую небольшой синяк на костяшках пальцев. – Я говорила себе, что это просто выброс энергии, но на самом деле представляла Адама.

– А почему все-таки ты злишься, Бет? – Она спрашивает об этом так запросто, что я испытываю вспышку раздражения и к ней тоже.

– Я злюсь потому, что мой подонок-муж мне изменил. И по своей тупости считает, что влюбился. Я злюсь, поскольку трепетное сорокатрехлетнее мужское эго моего муженька требует, чтобы его гладила по шерсти другая женщина. Злюсь оттого, что он жадный, инфантильный и самовлюбленный. Потому что я для него – всего лишь одна из. – На глазах выступают слезы, и я тянусь за салфеткой. – И еще та давняя история, я тебе говорила… Одна ночь, – по крайней мере, он меня в этом уверял, – а сколько времени понадобилось, чтобы вернулось доверие.

Каролина протягивает мне салфетку.

– Исследования показывают, – говорит она, – что требуется от года до трех, чтобы затянулись шрамы от измены в браке; так почему же, по-твоему, он сделал это снова?

– Потому что имел возможность? Потому что ублюдок? Не знаю. Или ты пытаешься сказать, что тут и моя вина и есть что-то, чего я не замечала?

– Нет, нет, конечно, нет. Но если уж ты сама затронула этот вопрос… действительно не замечала?

Я прихожу в бешенство. Борюсь с желанием встать, уйти отсюда к чертовой матери и никогда не возвращаться. Но что-то удерживает меня, приковывает к стулу; по крайней мере, Каролине хватает такта, чтобы отвернуться.

Молчание.

А ведь по сути она права. Признаки – они были. Мы стали не так физически близки, как прежде, он начал вести себя замкнуто, держался отчужденно. До той последней ночи. Но я убеждала себя, что все по-прежнему.

Краска заливает лицо, ползет к шее. Это что, я виновата, что у мужа застежка на штанах не держалась?

Прерываю молчание:

– Как известно, от пятидесяти до семидесяти процентов женатых мужчин время от времени заводят интрижку на стороне, а замужних женщин – от двадцати до сорока процентов. Большинство браков сохраняются, а из распавшихся до восьмидесяти процентов супругов, подавших на развод по причине измены, сожалеют о своем решении.

У меня есть собственные аргументы, спасибо статье в желтом журнальчике.

Каролина глубокомысленно кивает.

– Так скажите мне, доктор Гетенберг, только без всей этой зауми про Марса и Венеру, почему мужчины чаще ходят налево, чем женщины? В прямом смысле слова.

Намек на улыбку.

– Ну, эволюционная психология утверждает, что мужчины предрасположены к распространению своего семени. Однако, если уж говорить об эволюции, исторически женщины больше опасались сексуальных отношений из-за риска забеременеть. Возможно, они просто не поощряли своих партнеров, кто знает? – Она покачивает головой.

– Или, возможно, партнеры были жадными, инфантильными и самовлюбленными? – продолжаю я, и мы вместе смеемся.