И ещё… ещё одна страшная мысль: А если он тоже что-то скрывает?

Если все эти странные взгляды, странные звонки, странное молчание – не просто усталость, а… часть чего-то большего?

– Что ты делаешь? – Лука резко дёрнул меня за плечо, вывел из оцепенения.

Я подняла на него глаза.

– Телефон, – прошептала. – Я должна позвонить… отцу…

Он посмотрел на меня так, как смотрят на человека, стоящего на краю крыши.

Глава 4.

Лука

Иногда самое сложное – это не убивать.

Я мог бы её бросить.

Когда она вырвала руку – я хотел именно это. Оставить её там. Пусть бы она побежала, пусть бы попала под пули. Чёрт с ней.

Не потому что мне всё равно. А потому что так проще.

Проще выживать, когда не привязываешься. Проще убивать, когда не знаешь имён.

Но проблема в том, что я уже знал её имя.

И уже знал её глаза.

А глаза у неё были неправильные. Не такие, какими должны быть у тех, кто случайно оказался рядом с бедой. Не пустые. Не стеклянные.

Настоящие. Горящие. Больные, живые, опасные.

Ты слишком похожа на меня, девочка.

Когда она заплакала, я почувствовал злость. Не на неё. На себя.

Зачем я вообще в это влез?

Мог бы давно быть далеко. Слишком долго живу в этом городе, чтобы не знать: не лезь в чужие драмы. Особенно если в этой драме есть копы.

А у этой девчонки – отец коп.

Я знал это ещё до того, как она сюда пришла. Знал имя её отца. Знал, чем он занимался. Знал, что Том полез туда, куда не следовало. Всё знал. Потому и сидел здесь, когда она вошла.

Потому что иногда проще встретить беду лицом к лицу, чем ждать, пока она подползёт сзади.

А теперь – стрельба, кровь, тупик, её истерика.

И – грёбаный телефон в её руке.

Полицейский вызов сюда сейчас – это как включить сирену на охоте: все придут. Не только копы. И не только те, кто играет по правилам.

Я посмотрел на неё.

Идиотка. Храбрая идиотка.

И всё равно – красивая, живая, настоящая.

Сейчас она не понимала, но если выберется – станет другой. Станет сильнее. Или сломается окончательно.

Я не знал, зачем я всё ещё рядом.

Может быть, потому что устал быть одним. Может, потому что в её глазах был тот самый взгляд, который не даёт спокойно спать по ночам.

А может…

Может, потому что у меня тоже когда-то была такая же истерика, на таком же полу, с таким же липким страхом.

Но я выжил.

И она выживет. Если будет слушать.

Я выругался сквозь зубы, взял её за локоть и резко дёрнул:

– Слушай внимательно, – сказал я тихо, но резко, глядя ей прямо в лицо. – Домой ты не пойдёшь. Ни сейчас, ни потом. Ни в какую мать его секунду. Поняла?

Она нахмурилась, губы дрогнули, но не перебила.

Хорошо. Уже лучше.

– Если ты сейчас позвонишь ему— отцу, – продолжил я, – он погибнет. Или хуже. Его выдавят. Используют. Против него пойдут. Потому что ты – зацепка. Точка давления. Уязвимость.

Я видел, как у неё дрогнули глаза.

– Твой старик не просто коп, – сказал я.

Я сделал паузу, чтобы она переварила.

– Ты думаешь, ты случайно попала в это?

– Я… – начала она, но я перебил.

– Нет, заткнись и слушай. Это не про тебя лично. Это про то, что он сделал. Или что подумали, будто он сделал. И теперь ты – идеальный повод.

Я наклонился ближе, понизив голос:

– Если они узнают, что ты рядом, что ты с ним – он труп. Или предатель. Его поставят перед выбором. А ты не хочешь, чтобы он делал такой выбор, поверь мне.

Да, я нагло ей врал прямо в глаза, дело было в ней, но ей рано еще об этом знать. Эмма всё ещё смотрела. И я видел – в ней борются страх и логика.

Но теперь уже не истерика. Теперь – начало понимания.

– Мы уйдём, – сказал я. – Ненадолго. Настолько, насколько надо.

– А потом? – прошептала она.

– Потом, – сказал я, – либо он очистится. Либо мы начнём войну.