Да, мерзко.

Но было уже всё равно.

Я больше не могла держать это в себе.

Все эти дни. Все эти ночи. Одиночество. Молчание. Тишина в квартире, где ничего не двигалось, кроме моих мыслей.

Всё выплеснулось одним этим рыданием.

Я услышала, как он выругался сквозь зубы.

– Чёрт… – сухо бросил Лука. – Только не сейчас.

Но он не ушёл. Не бросил. Не кинул, как мешок с мусором, в этом коридоре. Не оставил меня с мертвецом и моими сломанными нервами.

Наоборот.

Он опустился рядом. Сел на корточки.

– Послушай. – Его голос стал другим. Всё ещё грубым, но уже не холодным. В нём было раздражение, злость… и ещё что-то другое, что я не могла сразу распознать. – Мне тоже плевать, как ты сейчас выглядишь. Плачь – пожалуйста. Истерика? – отлично. Но делай это потом. Не здесь.

Я подняла глаза. Слёзы липли к ресницам. Волосы сбились на лицо. Сопли, мокрое лицо, трясущиеся руки.

Он посмотрел на меня так, как будто видел всё это впервые. Как будто впервые понял, что перед ним не дура, не актриса, не очередная кукла, которую можно использовать.

– Я не оставлю тебя, – тихо сказал он. – Но если хочешь умереть – оставайся здесь. Хочешь жить – поднимайся. Прямо сейчас. Дыши. Со мной.

Я не могла. Не могла двигаться. Всё сжималось. Горло болело от сдержанных криков.

– Дыши, – повторил он. – Вдох. Выдох. За мной.

Он взял мою ладонь и положил на свою грудь.

– Чувствуешь, как бьётся? – Его сердце било чётко, сильно. – Дыши под мой ритм. Просто повторяй за мной. Ничего больше не надо.

И я пыталась. Не ради него. Ради себя. Ради того, чтобы не раствориться прямо здесь.

Глубокий вдох. Дрожащий. Порванный.

Выдох. Хриплый, как через ржавую трубу.

И ещё раз. И ещё.

Потихоньку паника отступала, уступая место тупой, глухой усталости.

Я посмотрела на него.

– Зачем ты… – Голос предательски сорвался. – Зачем ты вообще помогаешь мне?

Он ответил не сразу.

– Потому что у тебя глаза настоящие, – бросил он тихо. – Потому что ты не притворяешься. Даже сейчас.

Ещё одна вспышка боли. Тупая, но настоящая.

– А ещё… – Он криво усмехнулся. – Потому что я ненавижу оставлять людей на растерзание этим ублюдкам.

И вот в этот момент я впервые увидела, что он не просто холодный. Не просто убийца. В нём было что-то другое. Грубое и сломанное.

Он протянул руку.

– Пошли. Я вытащу тебя отсюда.

И я взяла её. Просто потому что выбора больше не было.

И впервые за эти дни я почувствовала что-то другое кроме боли: слабую, крошечную, едва заметную искру. Жизнь.

Когда мы двинулись, его рука крепко сжимала мою, ведя вперёд, – я вдруг вспомнила про телефон.

Телефон.

Отец.

Почему я сразу не позвонила ему? Почему вообще полезла сюда сама, как дура?

Папа же коп. Настоящий. Серьёзный. Не из тех, кто сидит за столом. Он всегда говорил: «Сначала думай, потом геройствуй». А я?

Господи, я могу сейчас просто достать телефон, нажать одну кнопку – и через пять минут здесь будут люди, машины, мигалки, оружие. Всё.

Почему ты этого не сделала, Эмма?! Почему пришла сюда одна?!

Рука дрожала. Я почти выдернула её из его ладони, начала шарить по карманам. Пальцы липкие от слёз и пота, путаются, как чужие.

Телефон.

Наконец нашла.

И вот палец завис над кнопкой вызова.

Позвонить отцу.

И тут же другая мысль. Тёмная. Глупая. Грязная. Но такая настоящая:

А что я ему скажу? Что я полезла сюда сама, как дурочка? Что была в баре у Марчелло? Что чуть не погибла, потому что думала, что могу играть в игру взрослых людей?

И хуже всего – стыд.

Стыд перед отцом. Перед тем, каким сильным он всегда был, как умел решать всё правильно, разумно.

А я? Я – только что чуть не стала очередной заметкой в криминальной хронике.