– Я бы хотела вернуться домой, – вздохнула Тиа. – Но раньше к нам никто не возвращался.

– Значит, отец все-таки не призовет нас обратно, – задумчиво произнесла Калиса.

Тиа села рядом, положив голову ей на плечо.

– Не хочу, чтобы этот день наступал. Мне страшно.

Калиса разделяла страхи сестры, но решила не показывать своих переживаний. Сама она жила в храме почти шестнадцать лет, в то время как Тиа появилась здесь всего год назад. Испуганная, растерянная, подавленная. Не ведавшая ничего о жизни в людском мире. Не сразу Калисе удалось смириться с тем, что новая жрица заняла место той, с кем она выросла и с кем должна была пройти церемонию. Но время шло, дни сменялись неделями, и Калисе все же удалось подавить неприязнь и осознать ответственность за младшую сестренку.

– Я понимаю твои чувства, – сказала она, крепко обняв Тиа. – Но ты дочь Анреншена, и это твоя судьба и твой долг. Наши волнения – лишь очередное испытание, посланное отцом. Мы должны с честью пройти его. Скоро мы все узнаем…

Подобными словами обычно ее саму подбадривал настоятель Цуно. Калиса надеялась поддержать сестру, но сделала лишь хуже. Тиа вырвалась из объятий и вскочила на ноги.

– Не говори о нем! – с горечью воскликнула она.

Щеки сестры загорелись сердитым румянцем, в глазах сверкнули слезы.

– Что с тобой, Тиа?

– Тут все иначе! Не так, как представлялось. Все, во что мы верим… ничего нет.

В который раз Калиса пожалела, что Тиа еще не в совершенстве владела языком людей, и порой ее было трудно понять. Вот как сейчас.

Земной речи она обучила сестру сама как могла. Монахи заставляли Тиа бездумно зазубривать тексты молитв, но по каким-то причинам даже не пытались объяснить ей ни смысл священных текстов, ни простейшую грамоту. Несколько недель Калиса наблюдала за страданиями младшей сестры, и, не выдержав, тайком начала обучать ее в те редкие моменты, когда они оставались одни. Сперва уроки давались тяжело им обеим, но благодаря усердию и прилежности со временем удалось добиться значительных успехов. Тиа стала понимать язык людей и в свою очередь обучила Калису азам божественного языка.

Калиса не могла сказать, что приводило ее в больший восторг: учить сестру или учиться самой. Повторяя за Тиа простые слова и фразы на своем родном, пусть и давно забытом языке, она чувствовала себя ближе к отцу, чем во время любых молитв и ритуалов.

Подобное чувство вызывало и вновь обретенное имя – и это они с Тиа тоже держали в секрете – Калиса. Если бы не Тиа, она, возможно, так никогда и не узнала бы его, ведь в храме ее называли не иначе как кси-атуа. Приходя в мир людей, жрицы лишались личных имен.

Калису интересовало все связанное с царством Анреншена. Тиа же, наоборот, раздражалась каждый раз, когда речь заходила об отце. А порой она говорила непонятные вещи, и казалось, причиной тому служило вовсе не плохое знание языка.

– Просто ты стала жрицей совсем недавно, и для тебя все еще в новинку.

– Да я вообще не должна быть здесь!

Слова Тиа задели за живое, и в памяти всплыл образ другой сестры. Сестры, которую она не видела уже давно, по которой скучала каждую минуту, которая должна была быть на месте Тиа.

Она закусила губу, сдерживая нахлынувшие слезы. К горлу подступил ком, и лишь благодаря железному самообладанию, выработанному за годы службы в храме, удалось сдержать порыв отчаяния и не разрыдаться. Какие бы страсти ни бушевали внутри, жрица всегда должна оставаться спокойной и невозмутимой. Калиса давно обучилась этому мастерству.

– Хорошо! – с жаром воскликнула Тиа, вздернув подбородок. – Если уж мне и суждено отправиться куда-то еще, так тому и быть! Но прежде я хочу в последний раз увидеть дом.