– Это… – я сглотнула, горло разболелось, как после долгого крика. – Почему Адам мне ничего не говорил?

– Ему сложно об этом говорить. – Ингрид поставила ложку, вытерла пальцы. Глаза её были спокойны, но я видела там усталость, такую глубокую, что она казалась бездонной. – Он детство провёл между врачами и домашним контролем. Ему хотелось забыть, что сердце, – она подняла руку, коснувшись пальцами собственной ключицы. – может однажды подвести.

Я вернулась к бумагам. Ниже была запись, датированная 2007 годом, когда Адаму исполнилось семнадцать:

"Заключение кардиолога: состояние стабилизировалось, явных противопоказаний для умеренной физической активности нет, при контроле пульса. Рекомендован непрерывный холтер-мониторинг во время стресса (экзамены, спортивные нагрузки)."

Я вспомнила спортивные кубки Адама – он говорил, что увлекался бегом, хотя терпеть не мог марафонские забеги. «Короткий спринт – вот моё», смущённо признавался он. Теперь это объяснялось иначе: длинные дистанции были опасны, а короткие рывки – именно они позволяли чувствовать себя «нормальным».

Последний листок оказался самым странным. Это была не медицинская справка, а нечто вроде терапевтической карточки наблюдения за… поведением.

Пациент: A. M. R.

Наблюдение: Материнско-домашний протокол № 3

Симптомы тревоги: беспокойный сон, кошмары, повышенная реакция на неожиданные звуки, приступы тахикардии после эмоционального стресса, выраженный страх потери контроля.

Рекомендация: при учащённом пульсе > 120 в покое – подъязычный верапамил 40 мг, либо успокоительный фитосбор по рецепту.

Подпись: И. Рид, RN, cardiac pediatrics

Ингрид подписывала протоколы сама. Медсестра, и мать, и главный страж сердечного ритма собственного сына.

Я опустила листы, чувствуя, как внутренний мир расшатывается, как дом на скале под напором шторма. С одной стороны – было больно видеть, через что им пришлось пройти. С другой – я вдруг осознала, что все странности Ингрид: её охота за пульсом Лео, её настойчивость в плане идеального режима, её флакончики с загадочными настойками – это попытка держать под контролем ту самую тонкую нить между ударами сердца, которую она однажды чуть не упустила у собственного ребёнка.

Но почему всё это повторяется теперь, почему такие странности? И главное – если у Адама была проблема, может ли она вернуться? В моих висках громко стучало. Я поднялась и медленно подошла к раковине, открыла кран. Поток холодной воды хлестнул в раковину, разбивая отражение лампочки на тысячу дрожащих осколков.

– Он здоров сейчас? – спросила я ровнее, чем ожидала.

– Судя по последним анализам – да. – Ингрид сделала шаг ближе. – Но стресс, бессонница, кофеин, энергетики… Всё может вернуться. Я не вмешиваюсь в вашу жизнь, Лина, я лишь…

– Вы вмешиваетесь, – перебила я, обернувшись. Голос дрогнул, но я не смогла остановиться. – Вы записываете на плёнку каждый вдох Лео, проверяете влажность, поправляете мой распорядок дня… Я не ваш пациент. И мой сын – тоже не ваш пациент!