Астрид опустилась на колени, чувствуя, как сосновые иглы, покрытые смолой, врезаются в огрубевшую кожу. Мама разместилась совсем рядом и тут же припала лбом к холодной земле, нашептывая себе под нос молитвы, которые никогда и никем не должны быть услышаны. Отец подошел чуть позже, но достаточно быстро занял свое место рядом с женой, без особого энтузиазма повторив религиозный обычай. Девушка невольно посмотрела вправо, где должна была быть Сана, что неизменно покачает головой и пошутит во время даже самого страшного ритуала, чтобы успокоить сестру.

Быть может, за ее пренебрежение боги наслали проклятие, что увело бедную девушку прямо в ночной туман. Быть может, они тешили свое тщеславие, играя с жизнями неугодных, словно с тряпичными куклами.

Из размышлений девушку вытянул низких звук барабанов. Низший жрец сидел на земле и методично бил руками по натянутой на дерево выделанной коже. Жители деревни принялись в такт стучать ладонями по коленям, а Астрид присоединилась к ним просто по инерции, просто потому что в этом месте все люди соединялись в единый организм, подчиненный одному желанию: нести службу. Это была не просто прихоть, не обязанность, а необходимость, такая же как дышать, пить воду и утолять голод.

Астрид приподняла голову, чтобы посмотреть, как главные жрецы выходят к алтарю, куда охотники уже тащили связанного оленя. В диком страхе он пытался брыкаться или боднуть рогами кого-то из своих палачей, однако все усилия были потрачены впустую. С большим усилием четверо охотников взгромоздили тушку на камень и, тяжело дыша, отошла назад. Невольно девушка засмотрелась в безумные глаза животного, сердце пропустило удар от внезапно накатившей боли. Карие глаза оленя наполнились страхом, таким беспощадным и всеобъемлющим, невыносимым и распирающим.

Жрец, державший ритуальный клинок, был не знаком Астрид, хотя всех обитателей деревни она знала если не по именам, то в лицо, а служителей культа уважали настолько, что их имена младенцы говорили раньше слова «мама». Девушка не могла ошибиться. Она была уверена, что все жрецы достаточно стары, чтобы вены на их руках выпирали, а возраст прибил некогда мощные тела к земле. Этот же казался иным. Кожа на руках, выглядывавших из широких рукавов повязки, была совсем молодой и светлой, а ростом он казался на голову выше остальных.

На мгновение Астрид, погруженная в свои странные наблюдения, отвлеклась и совсем забыла, где находится. Мама грубо дернула ее за подол темной юбки, возвращая к реальности. Девушка тут же опустила голову и сжала пальцы так, что лунки ногтей погрузились во влажную от дождя землю. Нельзя проявлять неуважение во время ритуала, нельзя разглядывать жрецов слишком долго, нельзя заглядывать под их маски во время таинств – это были простые правила, известные даже малым детям.

Смотреть можно только на смерть.

В момент ритуала каждый житель мог открыть для себя великое таинство, став свидетелем конца нити жизни. Крик оленя был так похож на человеческий: надрывный, истошный, опустошающий. Астрид не могла его слушать, не могла вынести боль, наполнившую каждый звук, однако страшнее всего было то, что та боль была не физической. Животное чуяло дыхание смерти на своей шее, чувствовало холод, постепенно сковывающий мышцы.

– Это – наша жертва богам, – низким голосом произнес молодой жрец, сильнее стискивая клинок. – В надежде на милосердие и прощение мы молим о снисхождении, молим о прощении и жизни, но даже молить не смеем о благоволении. Мы принимаем нашу судьбу, желая лишь служить богам не из страха, но из нужды.