Красная от решимости, но довольная собой, я шла домой.

«Да он поспорил: как только ты ему признаешься, он тебя бросит», – подло загудел голос. Каждый новый шаг становился всё более неуверенным: «Они дружат с тобой из-за подарков, сама по себе ты ничего не стоишь».

Я уже плелась до дома, понурив голову. Хотелось ограбить почту и забрать открытку обратно. Дома меня ждали новые неприятности. Мама сидела в кресле и держала в руке помятые листки. Её лицо было спокойным и внимательным. Она подняла на меня свои серые, почти прозрачные глаза.

– Как экзамены, Джоан? – протянула мама. Я узнала этот тон с первого слога. Отчаянно захотелось выпрыгнуть в окно.

– Я думаю, хорошо, – неуверенно объяснила я, перебирая ответы в голове. Может, я что-то не знаю, я перепутала ответы и позвонил директор.

– Кто такой Джон? – ледяным голосом поинтересовалась мама. Сердце упало в пятки. Мама держала мои черновики с признаниями в любви.

– Никто! – крикнула я и побежала в свою комнату. Я щелкнула замком и привалилась к двери спиной. Пол уходил из-под ног, в голове отчаянно скакали мысли.

– Не смей уходить, когда я с тобой разговариваю! – кричала в закрытую дверь мать. Я запрыгнула в кровать прямо в одежде и накрылась одеялом.

– Ты никуда не поедешь этим летом! ЗАБУДЬ ОБ ЭТОМ! – Мама ударила кулаком о дверь, продолжая ругаться.

Я плакала навзрыд, прижимая к себе куклу от Мо и Бо. Это конец. Лучше бы друзья подарили мне верёвку и мыло. Позже я услышала крики уже из кухни. Мама разговаривала с тётушкой Нэт.

Пожалуйста, Нэталин, справься с ней – умоляла я.

– Что за Джон, Нэталин? – орала мама.

– Это какой-то деревенский нищий быдло! Что значит «успокойся»? Ты понимаешь, сколько сил я вкладываю… мне не нужно, чтобы она нагуляла выродка!

– Да иди ты, Нэталин! – мама громко бросила трубку.

– Ах ты дрянь! – мама барабанила в дверь кулаками. – Неблагодарная дрянь без способностей и желаний. Зачем мы тянем тебя, чертова амёба?!

Я зажала уши руками и поняла, что этот жест для меня до боли привычен. Из груди вырвался протяжный стон и плач – даже не плач, а бесшумная истерика. Я скатилась с кровати и обняла себя за колени. Крики удалялись на кухню, и наступила долгожданная темнота. Я так и не разобралась, потеряла ли сознание или уснула. Но когда открыла глаза, стояла уже ночь. Правая часть тела сильно затекла и замёрзла от холодного, твёрдого пола. Я присела и привалилась к кровати. Когда слух пришёл в норму, я услышала новую порцию криков. В этот раз ругались оба родителя.

– Либо оставляй её здесь, и сама оставайся, либо вези в деревню! – орал отец.

Я приложила ухо к двери, чтобы слышать лучше.

– Я не уверена, что этот Джон не из её школы! Ты меня вообще слышишь? – кричала мама.

– Тогда отвези её в эту чертову деревню! – отрезал отец и зашагал по коридору мимо моей комнаты.

– А если это деревенский увалень? Ты об этом подумал? – не унималась мать, стук каблуков пронесся в сторону отца.

– Слушай, не смей портить наш отпуск! Либо деревня, либо пусть остаётся здесь с тобой, – дверь хлопнула, ознаменовав конец разговора. Отец поехал ужинать с кем-то другим.

На кухне что-то разбилось. Наверняка, кружка полетела в закрытую за отцом дверь. Я подбежала к окну. Отец сел в такси. Сегодня он не придёт, он никогда не возвращается домой, когда едет на такси. Я не могла сказать, счастливая ли они пара; в газетных заголовках и общественных местах они, безусловно, пытались такими казаться.

Мама отчаянно ударила в дверь моей комнаты.

– Это всё из-за тебя, Джоан! – крикнула она в гневе. – Это всё твоя вина! Слышишь?