«Сейчас нелегко всем, – подумал князь Андрей. – Молодец молодой граф Толстой, добился своего и не стремится сидеть в штабе!» Выехав из имения, генерал порадовался, что дорога хорошо укатана и лошади бежали дружно. Он слышал, что Москва сильно пострадала не только от разграбления, но и от пожара, но то, что он увидел, потрясло его до глубины души: колдобины, ямы, дома-скелеты и пепелище. И те дома, которых огонь не коснулся, были черны, и ветер гулял в разбитых глазницах окон. Даже дом губернатора, обычно такой зелёный, сейчас стоял почерневший и потухший, как угольщик. А главное, воздух был пропитан продуктами горения и гниения неубранных трупов лошадей и людей, так что не представлялось возможным глубоко вздохнуть, и пришлось срочно пересесть в возок, чтобы можно было прикрыть лицо руками.

Граф Ростопчин, встретив генерала Горчакова, заулыбался и произнёс:

– Видите, князь, в каком ужасе мы прозябаем, – не город, а живая голгофа. Достаточно заметить, что из девяти тысяч с лишком домов осталось только две тысячи шестьсот пятьдесят пять. В Пречистенской части уцелели только восемь домов, а в Пятницкой – пять. Университет сгорел. Свой-то дом не видели?

– Нет, я сразу же к вам направился.

– Ну и правильно. Вас, генерал, уже ваш адъютант корнет Толстой дожидается.

– Буду рад его увидеть. Скажите, Фёдор Васильевич, а Кремль не сгорел?

– Наполеон приказал его взорвать, и взрывы были мощные, но соборы и Ивановская колокольня устояли. Правда, половина Арсенала взорвана. Грановитая палата и императорский дворец сожжены. Мерзко ещё то, что осквернены многие московские храмы. Из Чудова монастыря выгнали мы лошадей, в Благовещенском стояли бочки и всякий хлам, мощи частью изувечены, а иные расхищены. Впрочем, завтра проедем, и сами увидите.

– Завтра нам надобно трогаться в путь. Вы сами утверждаете, что дорога не ахти.

– А вы обзавелись дополнительными лошадьми? – поинтересовался Ростопчин.

– Да, уже отправлены, и я приказал, чтобы меня на почтовых станциях ждали подставы[3].

– Прекрасно. Пойдёмте в дом.

В гостиную вбежал корнет Толстой:

– Здравствуйте, Андрей Иванович. Представляете, я сейчас был в Кривом переулке, а на месте моего дома торчат одни головёшки, да и уцелевшие домы все разграблены. Не везде убраны трупы. Встретил дворовую Фёклу. Подошёл к ней, а она бросилась от меня бежать. Догнал её, а она кричит и руками машет: «Ты хранцуз!» Понял, что она умом тронулась. Жаль родной Москвы.

И такой у него был удручённый вид, что казалось, он сейчас заплачет.

– Толстой, вы что нюни распустили? – сурово оборвал его граф Ростопчин. – Пора уже быть воином, а не размазнёй!

– Простите, господа генералы, я всё понял и готов вы ехать сию минуту, – твёрдым голосом произнёс Николай.

– Пойдёмте ужинать, корнет, – сглаживая неуместную резкость графа, с улыбкой проговорил князь Андрей. – Завтра нам рано надо выезжать.

– Я готов, господин генерал.

Горчакову понравилось, что юноша мгновенно сумел сориентироваться. Он так же, как и князь Горчаков, уже отправил лошадей на подставы и серьёзно подготовился к отъезду. Толстой показал генералу поднятый им в Москве французский бюллетень от 2 октября 1812 года.

– Вы представляете, Андрей Иванович, в нём ни одного слова правды. Пишут, что «Москва – не самая удачная военная позиция. И политического значения у Москвы больше нет, ведь этот город сожжён и превращён в руины на ближайшие сто лет», а также объявляют, что «маршал герцог Тревизский остался в Москве с гарнизоном». Зачем же так беззастенчиво врать? – спросил корнет.

– А почему, сударь, вы думаете, что Наполеон врёт насчёт гарнизона? Он весь полёг в сражении с русскими войсками. О поражениях своих он говорить не привык, поэтому и вещает не столько нам, сколько своим соотчичам, что всё отлично!