Резервный полк генерала Маркова располагался в Москве, и иногда молодой граф Николай Толстой появлялся дома.

– Николай, дорогой мой, я до сих пор не могу поверить, что мы с вами расстаёмся, – с нежной грустью глядя на него, тихо произнесла Туанетт.

– Ну это же не навсегда, – взяв её за руку и прижав к своим губам, с уверенностью произнёс юноша.

– Я всё понимаю и в то же время сознаю, что вы, любезный мой, уезжаете на вой ну, а там могут и убить!

– От этого, милая моя, никто не застрахован.

– Я не ропщу, скажу даже больше, горжусь вами, Николай.

– Гордиться пока нечем, я ещё ничего не сделал.

– Позвольте, сударь, с вами не согласиться. Вы могли остаться коллежским регистратором, но сами вопреки воле маменьки и папеньки уходите на службу в армию, тем более в такое тревожное время.

– Не я один!

– Поэтому горжусь и восхищаюсь вами. – И Туанетт обняла его и поцеловала.

– А вы, радость моя, истинно меня дождётесь?

Она с укором взглянула на него, и в глазах её был ответ: «А вы разве сомневаетесь?»

Пролётка подкатила к театру на Арбате. Войдя в ложу, Толстой увидел много знакомых лиц. Княгиня Крутицкая с недовольством заметила, что спектакль заменён. Вместо комедии «Модная лавка» покажут какие-то «Старинные святки».

– Не понимаю, желала развеяться и посмеяться, а тут, видите ли, меня решили попотчевать какими-то святками.

– Вой на, сударыня, идёт, и особо не до развлечений!

– Да эти разговоры о вой не в зубах уже у всех навязли, – в сердцах бросила княгиня.

Толстой не успел ответить, как открылся занавес, и присутствующие увидели старинные белокаменные соборы. Актёры показывали сцены из жизни бояр и святочные забавы их целомудренных дочерей и родственников. Во время спектакля на сцене появилась знаменитая госпожа Сандунова и объявила:

– Получено известие об одержанных над злейшим супостатом Наполеоном важнейших победах при Добрине и при Клястицах. Слава храброму генералу Тормасову, поразившему силы вражеские! Слава храброму графу Витгенштейну, поразившему силы вражеские! Слава храброму Кульневу, умершему за Отечество!

Эта весть так потрясла присутствующих, что все невольно заплакали, и сама певица стояла на сцене, не скрывая слёз. Увидев, что данное известие зацепило и княгиню Крутицкую, Толстой решил больше не вступать в полемику. Ему вспомнился недавний спор по поводу постановки на сцене пьесы «Димитрий Донской» драматурга Озерова, которая, по мнению знатоков, была сочинена крайне экстравагантно и даже скандально, где прославленный герой, великий князь Московский вёл себя в полном противоречии с историей и, главное, со священными законами русской трагедии. Правитель, воин, национальный герой вдруг отказывался от своей исторической миссии. Он готов погубить и себя, и войско, и своё княжество, и всю Русь.

И ради чего? Чтобы по-донкихотски вступиться за угнетённую невинность. На одной чаше весов – судьба страны, на другой – судьба милой Димитрию княжны.

«Как можно пренебрегать государством, – кричали ретивые деятели, – и предпочитать личные интересы? Именно Димитрий в самых благородных движениях души своей и в самом подвиге славы напоминает нам не великого князя Московского, а истинного рыцаря Средних веков. Какой он князь, он селадон какой-то, который сам признаётся, что без своей Дульсинеи ни к каким славным делам не способен».

«Господи, как же я люблю Туанетт! – крепко пожимая её руку, с восторгом думал граф Николай. – Если останусь жив, ни за что с ней не расстанусь!»

Полк, в котором служил граф Толстой, передислоцировался из Москвы в новое место назначения. Николай заехал домой попрощаться. Графиня приказала срочно накрыть на стол всё самое лучшее и не отпускала сына от себя, в который раз самолично подкладывала в его тарелку лакомые куски мяса и птицы.