Граф Николай заметил, что прапорщик строго и требовательно учил солдат, которым не давал ни малейшего спуску, и добивался отменного выполнения того или иного показанного приёма. Если он замечал, что пришедший офицер не стремился серьёзно овладеть тем, чему он обучал, то не утруждал и не поправлял новичка. С первых минут Николай строго выполнял все требования прапорщика и стал понимать, что папенька был прав. Когда он наблюдал в поле, как новобранцы орудуют пикой и саблей, ему казалось, что это просто, но едва начал сам выполнять эти приёмы, убедился, что это далеко не так. Через час он настолько вымотался, что чуть не упал с лошади. На следующий день рука болела, и он с трудом владел ею. Только на десятый день он выполнил поставленную задачу, да и то не на отлично.

С отъездом сына в армию граф Илья Андреевич потерял покой. Второй месяц шла вой на, и французская армия стремительно продвигалась вглубь России. С утра было жарко, и граф приказал подать ландо, чтобы проехать к генерал-губернатору Ростопчину и узнать последние новости.

«Полк, в который был определён Николай, по всем меркам не должен пока принимать участие в баталиях, а там один Бог знает, что у главнокомандующего в голове», – подумал он, садясь в коляску.

Подъехав к губернаторскому дому, он быстрым шагом вошёл в парадный подъезд. Графа насторожила необычная суета. Его обогнал офицер с депешами. Увидев знакомого офицера, который чуть ли не бежал ему навстречу, поинтересовался:

– Что-то непредвиденное, Степан Максимович?

– А как хотите, граф Илья Андреевич, понимайте, но французы уже овладели Смоленском, а значит, скоро могут и матушку Москву захватить. Думаю, что уезжать из Москвы пора!

«Дела как сажа бела», – подумал граф, продолжая продвигаться к кабинету генерал-губернатора. В приёмной было много военных. Из кабинета Ростопчина доносились громкие голоса:

– Поймите, ваше сиятельство, время успокоительных афишек, которые, простите, вы печёте как блины, прошло.

Положение сложное. Сдан Смоленск, русская армия продолжает отступать, и не исключено, что французские войска вскоре могут оказаться в Москве.

– О чём вы, генерал? Да на защиту Москвы встанет не только армия, но и каждый её житель!

– Пожалуйста, поберегите ваш пафос для другого случая, а мне уже сейчас нужны бинты, медикаменты и подводы для раненых.

– Не волнуйтесь, любезный, через неделю у вас всё будет! Из кабинета вышел знакомый чиновник по особым поручениям Чернов.

– Кто у генерала? – поинтересовался граф.

– На приёме у его сиятельства находится генерал-гевальдигер Орлов.

– Кто-кто?

– Главный доктор Москвы. Уже поступила большая партия раненых. Их разместили в Доме инвалидов и других общественных учреждениях, но мест недостаточно. А главное – очень мало медикаментов, фур и обывательских подвод. Ростопчин, отбиваясь от него, утверждает, что не может сейчас требовать у обывателей подводы, так как в городе может возникнуть паника. Я же вам, граф Илья Андреевич, советую уезжать из Москвы. Уже явно не до хорошего.

– Спасибо, любезный, вы правы. – И, попрощавшись, граф поехал домой.

«Сколько же в человеке ложной самоуверенности, – думал он о Ростопчине. – В душе он прекрасно понимает, что неприятель уже рядом и никакие его писульки не спасут город, а юродствует и старается убедить окружающих, что всё благополучно. Неслучайно старик князь Голицын неделю назад с близкими уехал в своё вологодское имение. Да и нам пора собираться, тем более что разрешение на выезд вместе с семьёй я получил неделю назад». Выйдя на улицу, он заметил более интенсивное движение телег и колясок. Многие жители покидали Москву.