Всё шло благополучно. Темнота прикрыла алеющие комсомольским стыдом уши. Несмотря на позднее время, наш ларёк работал. Ханурики, пошатываясь, складировали ящики, мелодично позвякивая бутылками.

Горела тусклая лампочка на шнуре. Под ней играли в азартные игры. Были видны только узловатые кисти рук да призрачно летающие засаленные карты. Витал неистребимый запах перегара, копчёной рыбы и кошек.

Почти не дыша, стараясь ступать тихо, мы водрузили на прилавок сумки. Чьи-то пальцы придирчиво проверили горлышки, парочку отбраковав. Остальные бутылки ловко переместились в ячейки ящиков. На синем блюдечке звякнули липкие монеты.

От стеснения мы были похожи на молодых ёжиков, ощетинясь всеми иглами юной души. Быстрым шагом покинули это злачное место. На наши иглы попали лишь несколько сальных шуток, приглашение выпить и пара лёгких, как мотыльки, матерков. Впрочем, это были невинные комплименты по поводу нашей внешности.

Несколько таких рейдов и… Семь рублей… Семь рублей!!! Фантастика! Пачка кукурузных сахарных палочек стоила 28 копеек. Они были так вкусны с молоком из картонного треугольника, похожего на фигурку оригами.

А прохладная, приятная на ощупь, как чётки, чурчхела! Дающая столько энергии для вечерней дискотеки. Кисловатая, кисельная оболочка и орешки, нанизанные на ниточку…

Самое вкусное мороженое – холодное блаженство между двумя вафельными прямоугольничками. В животе потом было упоительно прохладно. Но слипались пальцы на ногах: сладкие капли падали в сланцы.

А местный виноград «хачич» – плотная синяя гроздочка, круглые ягоды и неповторимый вкус: кислота и сладость одновременно!

Да что говорить… Хорошо, что крепкие желудки не брала даже морская вода, вдоволь проглоченная при нырянии с волнореза…

Воспоминания потихоньку отшелушились, как старая кожа с обгоревших плеч. Но память устроена так, что сохраняет многое, прячет, как заботливая хозяйка, всё по мешочкам и баночкам. До поры, до времени. Авось пригодится…

Часть 2

… Я вернулась к любимому морю замужней, мудрой и почти довольной своей жизнью. И в первый же вечер отправилась на прогулку по местам беспокойной, глупой, свободной юности. Многое изменилось в облике городка, но привычные символы юга тогда ещё остались.

Вечные горы, снисходительно наблюдающие суету у своих подножий. Кипарисы, космическими ракетами на старте ждущие команды «Поехали!» Магнолии, чьи жёсткие глянцевые листья напоминали спинки огромных зелёных жуков, а огромные цветы фосфорно светились и приторно пахли.

Таким же вечным осталось и море, необыкновенно красивое на закате. Встанешь у кромки прибоя, повернёшь голову влево, а там – сиреневая мгла над абхазскими вершинами, скобочка месяца.

Две-три звезды уже проснулись и моргают мохнатыми ресницами.

А если медленно перемещать взгляд вправо, то холодная полоса неба светлеет, в неё вливается розовый, затем красный цвет. И, наконец, сияющий – оранжевый, такой щедрый, что не помещается в небе, плещет в море, делает лица людей яркими, тёплыми и молодыми. Самые красивые снимки получаются именно в этот час, за что его так любят фотографы и влюблённые.

А вот архитектура города изменилась: всё выросло вверх и вширь, обросло стеклом и бетоном и вытеснило обилие прежней зелени.

Вдруг вспомнилась давняя история со стеклотарой – смешной эпизод молодости. Неожиданно ноги привели к заветному переулочку, он оказался цел и так же безлюден.

Правда, магазинчик напротив стал супермаркетом, и мусорных баков прибавилось. Контора трансформировалась в банк, торжественно и солидно приодевшись в полированный гранит, как гробница фараона.