– И чем я им там помогу? Не драку же разнимать.

– Эй, Василиса! – донеслось из коридора. – Пусти!

– Кто там?

– Это я, царь!

Открыла Василиса дверь – и правда, стоит сам царь-батюшка, да только вид у него неприглядный: корона на бок съехала, сапоги сафьяновые в грязи, кафтан помят и местами порван. Да и сам царь дышал тяжело, будто дух никак не мог перевести.

– Выручай, Премудрая! Они там сейчас все друг друга перебьют!

– Как перебьют? Добро же победило! Все должны теперь радоваться, в мире и согласии жить!

– Да не получается что-то согласие у нас, – царь вошел в темницу и увидел спящего дурака. – О, и этот тут. Вот он пусть обратно все и возвращает!

– Стой, царь-батюшка! – воскликнула девушка. Царь замер с ногой, занесенной над Ивановым боком. – Не поможет он тебе.

– Да как это не поможет? Он Кощея победил? Победил. Зло извел? Извел! А раз оно обратно все вернулось – пусть заново изводит все.

– Эх, вроде бы царь, а глупее, чем Иван-дурак. Разве ж в Кощее все зло-то было на земле?

– Конечно! А где же еще?

– Да в любом человеке! И в тебе, и во мне, и в дураке этом, – она ткнула пальцем в сопящего Ивана. – Ни добрых нет, ни злых – во всех и того, и другого намешано. А Иван по глупости не Кощея извел, а тьму извести хотел, да только без тьмы и свет не люб становится. Сколько ты уже не спал, царь-батюшка?

– Да как солнце взошло…

– А когда оно взошло?

– Да давненько… Ох, Василиса, что же делать теперь?

– Так и быть, помогу я тебе, – девушка взяла царя за рукав, потащила к выходу.

– А с дураком что?

– Пускай лучше спит. Нагеройствовал.

На площади было тихо. Все, кто мог, уже передрались и лежали теперь где ни попадя. Гусли, изломанные, искалеченные, валялись то тут, то там, шутовской колпак болтался на флюгере, даже повозка скоморохов была вогнута с одной стороны. Тот, кто поздоровее, еще сидел за столом и пил пиво, утирая длинные пшеничные усы. Василиса и царь пересекли площадь, не обращая на пирующих никакого внимания, и прошли прямо к колокольной башне.

– Идите наверх, – приказала царю Василиса. – И звоните в колокол. А я скоро приду.

Царь послушно полез наверх. Карабкался он по крутым ступенькам, карабкался, аж взмок. Пришлось снять корону и парчовый кафтан, оставить на лестнице. Карабкался он снова, карабкался, а ступени будто под ногами множатся. Оставил на лестнице сапоги сафьяновые да кушак кумачовый. Поднялся он наверх разутый, раздетый и без короны. Постоял, посмотрел кругом, да давай звонить в колокол.

Тут и Василиса подоспела. Да не одна, а с белоснежной голубкой в руках.

– Сейчас пущу ее по ветру, чтоб ночь нашла да вернула обратно, – объяснила царю Премудрая.

– Это что она, Кощея обратно приведет?

– Не приведет, мы его колоколом отпугнем, – девушка разжала руки и пустила голубку на волю.

– И долго теперь звонить? – царь дергал за канат изо всех сил и уже порядком устал.

– Да пока не стемнеет, – ответила Василиса и ушла.

Долго ли коротко ли звонил колокол, царь уже извелся весь, ладони нежные в мозоли стер. Люди на площади от звона непрестанного вскоре очнулись и стали по домам расходиться, а небо все не темнеет, солнце светит пуще прежнего.

– Ах ты, Премудрая! Ах ты, чертовка! Вот как посажу в темницу на хлеб и воду, как велю книжки твои заумные сжечь!

Светит солнце прямо в глаза, жарит беспощадно, ни ветерка не подует, ни облачка не пробежит.

– Эх, Василиса, бросила меня здесь! Куда полетела твоя голубка, где эту ночь ищет? Может и не найдет ее вовсе? А вдруг обманула меня, девка?!

Светит солнце пуще прежнего. Уже и Ива-дурак проснулся, вышел из темницы да на солнце жмурится, звон колокольный слушает.