Девушка обняла его липкое горячее тело, цепляясь за шею как за последнюю опору на пути неистово бурлящего огненной кровью Флегетона, стремящегося унести ее на второй круг ада. В смертоносные объятия Миноса. Казалось, он упивался ее страхом и трепетом больше, нежели чем-либо другим. Стыд болезненным жжением, как от шлепка по щеке, растекался по телу.

– Посмотреть на вас, так вы смущены и стесняетесь. А ведь говорили, что в этом браке и речи не может идти о чувствах.

– Я имела в виду… любовь.

– Любовь? Что есть любовь? Противоположность ненависти? Если так, то первое – лишь скудная пустота в сравнении с полнотой второго.

– Вы ненавидите меня?

– Я пылаю заживо, Адель. Каждую секунду своего существования. Но с тобой… с тобой я избавлен от этих мучений. Ибо ты приняла этот огонь на себя, разделив мою боль. Я благодарен.

Голос лорда в определенные моменты менялся под давлением нарастающего возбуждения. Подрагивал как их тени, гладящие громадный силуэт Железной Девы. Преломлялся как пламя факелов на стенах. Она промолчала, но эти слова на долгие годы отпечатались где-то на подкорках сознания. Затекшие мышцы ныли. Зябкое нагнетающее давление мрачного помещения и его тело – единственный оплот тепла, к которому девушка невольно потянулась. Как тянется замерзающий ребенок к огню от упавшей молнии.

– А вы? Ненавидите?

Взгляд Аделаиды невольно окинул многочисленные ожоги и шрамы, узорами боли испещряющие спину и грудь мужа, которые она старательно пыталась игнорировать, чтобы не смущать его.

– Я… сострадаю. Если такова ваша боль, которую вы вечно носите в своем сердце… я буду счастлива облегчить ее вам. Пусть даже таким способом.

Ее ответ привел советника в секундное замешательство. В глазах зажглось недоверие. Он посмотрел на нее так, будто пытался уловить в лице насмешку, иронию или ложь. Мгновение спустя растерянность превратилась в еще большую яростность напора, словно мужчина пытался забыться в этой агонии. Забыть о ее словах и этом жалостливом всепрощающем взгляде. Об этом кротком выражении лица, сравнимым лишь со статуей Девы Агнетты.

– Вы хотите, чтобы я остановился?

– Вы хотите остановиться?

– Я спросил: чего хотите вы.

– Я… не знаю.

– Вы не знаете. Это причина, по которой я ещё ни разу не спрашивал вашего мнения. Потому что вы не знаете. Разве я не помог вам тем самым? Определиться с вашими истинными желаниями. Желаниями, которые вы скрываете даже от самой себя.

– Все не так… О чем вы говорите?..

– Разве сгорая в порочном огне этой низлагающей страсти вы не возрождаетесь из него снова, уже новой личностью? Подобно фениксу, умирающему, чтобы переродиться?

Красные тени пылали на ее щеках – ожоги пожара пагубной страсти графа.

– Скажите мне. Скажите, что вы чувствуете, глядя на меня сейчас.

Аристократка робко оторвала взгляд от пола.

– Жар.

– Ещё?

– Дрожь и пульсацию. Боль.

– Что насчёт ваших внутренних ощущений?

– Чувствую себя… побежденной.

– Это тот ответ, который я рассчитывал услышать. Горе побежденным! Но в этом случае вы победоносный побежденный. Вы победили в себе стыд и страх, признавшись мне, а главное самой себе в том, что насколько бы морально выше и духовно чище вы себя надо мной не считали, удовольствия вы получаете не меньше. А может и больше меня.

Силы окончательно покинули девушку. Она обмякла, отдавшись воле течения. Она видела только одно: его глаза, ставшие ее очищающим костром инквизиции. Царапины рождали гедонистическую мучительно сладостную симфонию боли. Переплетались с пылающим клеймом укуса над грудью. Горьким запахом слез. Из полуанабиозного состояния ее вывел негромкий проникновенный шепот: