– Так сделайте это. Попросите меня ещё. Умоляйте о большем. Кричите. И тогда я подумаю над тем, чтобы перестать мучить вас и даровать милостивую смерть, которая обратит терзания вашего горящего тела в благостный пепел облегчения. Я видел в вашем взгляде не только страх, как вы то утверждаете. Я видел вожделенное предвкушение. И ваш голос… То, как вы произносите мое имя, а он слабо дрожит, словно умоляя меня продолжить… не прекращать… Таким же голосом вы обращались в церкви к Богу перед нашим венчанием. И ваш взгляд наполнялся тем же благоговейным трепетом ужаса, который вы испытывали, глядя на Его лик. Скажите, что я солгал. Назовите негодяем. Я готов подвергнуться распятию, если это ложь.

Она хотела сказать. Закричать. Обвинить во лжи, рассмеяться над ним, сбить спесь, обругать. Однако не смогла. Губы онемели. Его взгляд становился все требовательнее, давая ей последний шанс перед казнью. Перед окончательным, не подлежащим обжалованию приговором. Но уста смогли вымолвить только жалкое:

– Домианос… пожалуйста, поцелуйте меня.

Победная торжествующая усмешка, возникшая на лице советника, вызвала в ней не только жар стыда, который она ожидала, но и нечто более глубинное. Когда его губы впились в ее, Аделаида ощутила надрывный сдавленный трепет в груди, подобный сорвавшейся с утеса птице, совершающей свой первый полет. Готовой или разбиться насмерть или вкусить небо.

Пронзающий жар раскаленными волнами разлился глубоко внутри, наполнив тягучим теплом омыл ее внутренности. Теперь графиня горела не только снаружи, но и внутри. Не только в жжении оставленных мужем царапин, но и в самом сердце.

Домианос привык всегда получать то, что хотел.

– Собирайся. Ты едешь со мной, – коротко приказал сыну лорд, даже не глядя на него.

– Но куда? И зачем?

Однако советник не удостоил его ответом и тяжело вздохнув, мальчик поплелся собираться. Нацепив на себя ненавистную рубашку с пышными кружевными рюшами на рукавах, юный аристократ поправил расфуфыренный воротник, невыносимо давящий на горло. Шея нещадно чесалась, а каждое движение сковывало, ощущаясь неловким и потешным. Настроение у Вермандо было отвратительным, что усугубляла предстоящая поездка на карете, потом на корабле, а затем на лошади. Однако узнав, куда они едут, мальчик пришел в неописуемый восторг – отец взял его с собой в королевство вампиров! На борту корабля наследник представлял себя отважным пиратом, а когда они пересели на коней – воображал себя свободным рыцарем, пустившимся в очередное опасное приключение. Домианос же всю дорогу оставался мрачен, безмолвен и раздражителен. Не то, чтобы обыкновенно он таким не был – просто в этот раз все было еще хуже. По крайней мере так показалось мальчику.

Мужчина уже тысячу раз успел пожалеть о решении взять с собой сына. С одной стороны, Вермандо – его единственный наследник, продолжение славного рода Морнэмир и его преемник, который должен везде бывать с отцом и привыкать к светским приемам, но с другой стороны… Граф мельком взглянул на мальчика, уже успевшего извозиться в неизвестно откуда взявшейся грязи и играющего с найденной им на палубе пустой бутылкой. «Этот сопляк чего доброго осрамит меня перед Вигмором… Этого еще не хватало! Он совершенно не похож на аристократа. Играет, говорит и ведет себя, будто какая-то дремучая деревенщина. А ведь его воспитанием занимаются лучшие учителя Дэррханама!» – раздраженно подумал лорд, досадливо дернув щекой.

Его сиятельство Вигмор встретил их крайне радушно. В гостиную, представляющую собой обжитый музей, по его приказу подали отборное гранатовое вино и фрукты. Задрав голову вверх, Вермандо рассматривал картины и гобелены; колонны и мраморные статуи; расписные позолоченные потолки и лепнину. Вампир предпочитал не экономить на роскоши, ведь роскошь являлась искусством, а тот очень любил искусство и считал себя истинным ценителем и эстетом. Советник же или давно разучился выражать свое удивление чему бы то ни было, либо гостил здесь уже не впервые и чувствовал себя как дома.