– Куда мы спускаемся?

– В мой личный ад, Адель. Но тебе нечего бояться, ведь там я – единственный Бог, судья и Дьявол. – Голос углубился шелестящим эхом, застряв между плитами стен.

Он провел ее по сырому каменному коридору, где со всех сторон веяло сквозняком и где единственным источником тепла являлось его тело и жар его желтых, пылающих как факелы глаз. Дверь в пыточную захлопнулась. Он поднял руки аристократки в воздух и заключил ее запястья в кандалы, прикованные цепями к стене. Железо обняло кости тяжелым холодом. Лязгнув капканом, царапнуло кожу кровавой ржавчиной. Тело тут же покрылось мурашками, и девушка вздрогнула от неожиданности.

– Тшшш… Расслабьтесь.

– Домианос?.. Неужели вы хотите… сделать это здесь? Вот так? Или я успела в чем-то провиниться перед вами? – силясь придать подрагивающему голосу твердости, вопросила Аделаида. – Это противоречит наставлениям Церкви и…

Он приложил палец к губам графини и склонился к ее лицу. Девушку окутал сухой теплый запах мужа. Древесно-пряный и островатый. Терпкий, как и все его существо.

– Давайте придерживаться принципа уместности. Вести диалоги наверху, за полуденным чаем и заниматься пытками в моей пыточной. Не вынуждайте меня прибегать к более… – его взгляд невзначай скользнул по железному кляпу на лавке, – радикальным мерам.

Аристократка переключила внимание на помещение за его спиной: кресло допроса, целиком утыканное шипами, словно кожура каштана или драконья кожа; решетка пресса для черепа, предназначенная сдавливать голову до тех пор, пока зубы не раскрошатся, а мозг не вытечет из ушей, как раздавленная мякоть персика под колесом телеги; колыбель, дыба и железные клетки. А также колесо, которое мужчина окрестил Колесом Фортуны, особенно часто применяя его к еретикам и язычникам, верящим в перерождения. На деревянной высокой скамье черными пауками притаились всевозможные виды щипцов, ошейников с шипами, кляпы и крюки, именуемые «кошачьими когтями». Сердцебиение участилось и Аделаиде показалось, что в помещении резко стало чересчур мало воздуха. Потяжелевшие запястья запульсировали. Неужели ее муж оказался сумасшедшим садистом и сейчас будет пытать ее всеми этими орудиями?

– З-здесь так холодно…

Советник задумчиво провел кончиками пальцев по ее щеке, спустившись к шее. Рука замерла.

– Домианос?.. Что вы делаете?

Лорд Морнэмир обхватил ее горло и выдохнул в губы:

– Помогаю вам согреться.

Он разорвал ее панталоны из тончайшего хлопка и острые пальцы впились в бедра. Подняв графиню, мужчина припечатал ее к стене, не давая ни секунды перевести дыхание. Прикосновения к телу балансировали между болезненной похотью на грани исступления и вожделенным нетерпением. Она ощущала, как тяжелеют затекшие конечности, а твердый шершавый камень царапает кожу при каждом толчке о стену. Девушка была лишь инструментом в его руках. Веретеном, помогающим своять нить в мир временного облегчения от мирского. Но несмотря на боль и жаркий стыд, Аделаида чувствовала смущение, вызванное тем, что все внимание Домианоса сосредоточилось на ней – всецелое и поглощающее. Сейчас для него не существовало ничего, кроме нее одной. Кроме сконцентрированности на его движениях и на ее сладостных содроганиях. Наконец лорд освободил ее запястья от плена железной тяжести, и аристократка облегченно вздохнула.

Его руки, одним взмахом милующие и казнящие, вершащие людские судьбы. Его подавляющая и такая пленительная властность, которой она всегда покорялась добровольно. Каждый раз он давал ей этот выбор. Снова и снова. И каждый раз Аделаида выбирала подчиниться ему.