Я нервно сглотнула – во-первых, я терпеть не могу холод от слова «совсем», а во-вторых, я была на шпильках. Шпильках, Карл! Словно к «Корова на льду» меня лично кастинговал сам Морозко.
– О, ещё одна забрела! – раздался за моей спиной звенящий женский голос. – Снежа, тащи ещё один стакан!
Обернулась – и залипла. В ледяном зале, среди всей этой готической замороженной архитектуры, стоял один-единственный стол, за которым расположились пять девушек. Все – как на подбор. А я, по сравнению с ними, ощущала себя не то чтобы ворона, скорее, такая деревенская наседка, случайно залетевшая в павлиний вольер.
Особенно выделялась одна – темноволосая, бледная, с алыми губами и синими глазами. Стояла, опершись руками о стол, и смотрела на меня так внимательно, будто собиралась меня продать на сказочном чёрном рынке. На вид – не больше восемнадцати, но в глазах плескалась такая ледяная древность, что я бы не удивилась, узнай я, что она нянчила самого Кощея, когда тот только начал седеть. Волосы у неё мягкими волнами ложились до лопаток, платье – тёмно-синее, на тонких бретельках. Белоснежка, вышедшая из депрессии и ушедшая в гламурную тьму.
Рядом с ней, по правую руку, сидела рыженькая – веснушки, зелёные глаза, щёчки румяные, сарафан алый с зелёной вставкой. Чистая иллюстрация к сказке, только что с книжки соскочила. На голове – фата, что делало её похожей то ли на невесту, то ли на перепуганную школьницу, сбежавшую с утренника. Я тут же поняла: это и есть та самая Настя, про которую мне Ярополк весь мозг вынес. Уж больно она смахивала на Добрыню Никитича – только в юбке. Смущённо глядела в стол и дёргала фату, будто хотела под ней спрятаться от всех нас.
Слева от темноволосой сидела девушка, напоминавшая берёзку: длинная пшеничная коса, голубые глаза, рубаха белоснежная с расписными рукавами, поверх – голубой сарафан в розовый цветочек. Доброе лицо, лучезарный взгляд и аура такой светлой русскости, что захотелось вонзиться в неё оладушками с мёдом.
Чуть подальше, в тени стола, сидела последняя. Совсем юная – лет шестнадцать, не больше. Бледная до прозрачности, волосы – как свежевыпавший снег, платье – серое, блестящее, с вихрастым узором. Лицо – словно вырезано изо льда. Только глаза… ярко-голубые, будто ледяное озеро, подёрнутое инеем. Смотрела куда-то в сторону, на нас внимания не обратила – будто привидение, которому уже всё давно безразлично.
– Это Варя Красавина, – прогремел за спиной Кощеев, аккуратно положив мне ладонь на плечи, словно представлял новую шкатулку на витрине. – Моя подруга. Будьте ласковы. Особенно ты, Снежа.
Белоснежная барышня (та, что будто бы вынырнула из морозилки) – ага, значит Снежа – лениво повела плечами и продолжила смотреть в пустоту. Зато Белоснежка-гламур улыбнулась и с любопытством глянула на меня.
– Белоснела Сказкова, можно просто Неля, – мурлыкнула она. – Добро пожаловать на самый трезвый и целомудренный девичник в истории Сказочного!
Мои брови поползли вверх. Я окинула взглядом стол: салаты, нарезка, чай, компотик, конфетки, фрукты… и всё. Ни вина, ни глинтвейна, ни даже старой доброй наливочки. Где спирт, Зин?
Резко повернулась к Кощееву и сверкнула глазами. Тот уже сиял самодовольной ухмылкой.
– Это тебе за чипсы, – сказал, как приговор.
– Ты мелочный скелет! – зашипела я и замахнулась, но было поздно. Он уже растворился, как недовольный дух. – Упырь с дизайнерским вкусом! – крикнула я в пустоту, и за моей спиной дружно заржали.
Неля от души смеялась, и её заразительный смех подхватили остальные. Даже у меня губы предательски дёрнулись вверх.