– Ты ничего не видишь там в углу?– Собравшись с силами, спросил он Чурикова.

– Нет.– Отрезал Саша, оглядев пустующий угол.– С тобой точно всё в порядке: с самого утра тебя бросает то в жар, то в холод?– переспросил врач, явно насторожившийся.

– Точно?

– Точно. Иди, мы тебя ждём.– Похлопал по плечу.– Но если чего, то ты говори – не держи в себе,– на что профессор ответил кивком.

"Почему он его не видит?– Спрашивал себя Эдуардович.– Я сошёл с ума?"

– Нет, ты не сошёл с ума,– послышалось из-за спины, как тогда во сне.

– Неужто… ты…

– Не надо… Слушай, слушай.

***

Обед давно прошёл. Дело близилось к Новому году, правда в доме не веяло праздничным настроеньем. Пару недель назад дядя Боря захворал, да так, что и в туалет без помощи ходить не мог. Каждый старался вылечить Бориса: от суповых капельниц до настоящих лекарей – всё безуспешно. Все в доме были подавлены. Больного никто не хотел оставлять одного: то Мариша в перерывах между готовкой и уборкой подходила к его постели, принося с собой разную приготовленную вкусность; то беременная Оля садилась на табурет поодаль лежанки и разговаривала с ним; то Альберт, не отходивший от него ни на шаг, каждый Божий день, несясь с работы в аптеку и сразу к любимому дяде, который заменил ему отца после его "Альтернативы". Он ночевал возле лежанки Бориса, чтобы быть рядом с ним и исполнять все его просьбы и прихоти.

Наступило тридцать первое декабря, а с ним и чудо – Борис Беримирович вышел сам из своей комнаты, укутавшись в шерстяное одеяло.

– Куда же вы встали! Идите быстро в постель, врач строго-настрого запретил Вам вставать!– Закричала Ольга, подбежав к дяде.

– Погоди ты, дочка-с. Сказать мне надо кое-что… напоследок,– уверенно и нежно говорил тот, ступая в сторону гостиной. Сильная Афина не смогла сдержать слёз и маленькими шажочками устремилась вслед за одеялом.

Все изумились при появлении Бориса. Альберт встал с кресла, но Оля жестом усадила того обратно. Больной сначала присел на диван, а через минуту прилёг.

– Оставьте меня с Альбертом наедине, пожалуйста,– попросил Борис, поцеловав ручку Оли.

Все женщины покинули комнату, оставив мужчин одних.

– Дорогой мой,– начал дядя,– улыбнись (Альберт Фёдорович улыбается). Вот. Славную жизнь я прожил.

– Дядя Борь, Вы чего такое говорите?

– А то и говорю-с. Кхм… Близок мой конец, как бы ты не старался; люди всё равно рано или поздно умирают, а сейчас просто пришёл мой черёд. Хах! И я спокоен. Всю свою жизнь боялся этого момента, но почему-то именно сегодня всё наоборот – вот ведь какая ирония. Бременил, бременил себя, а теперь, ать, жалею. Но я счастлив. Ты подарил мне вторую жизнь, когда твой отец пришёл ко мне 29 лет назад и я увидел тебя, маленькое дитя, закутанное в это одеяльце. Нынче вона ты какой! Сильный, здоровый, имеешь семью, крышу над головой. Скоро родится дитя. У меня не было всего этого: ни жены, ни детей, ни родителей, ни даже дома-с. А потом появился в моей никчёмной жизни ты. Сначала я испугался и не понимал, что мне делать, если будучи одним едва сводил концы с концами после дара батюшки Александра Николаевича… Кхм… Но, как видишь-сь, всё образумилось. Я нашёл работу, вскоре и дом, а ты всё рос и рос. Вот, как помню, устраивал тебя в гимназию и мечтал, что ты получишь образование и, возможно, меня потом обучишь чутка. Кто-то спросил: "Вы кем мальчику приходитесь?"– а, вместо меня, сказал ты громко: "Папа!".– У дяди Бори потекла по щеке скупая слеза, словно та, которую видел Игнат Эдуардович на стекле.– Хоть и знаешь, что я тебе не отец, но ты для меня – сын.