Наконец, «каштан» ожил вежливым и бодрым голосом:

– Товарищ командир! У них сплошные нестыковки. Они не вписываются даже приблизительно.

– Ты шутишь, старпом! Работают лучшие специалисты…

Взгляд командира тяжелел – он из тех, кто никогда не упрощает ситуацию. НШ искривил тонкие губы в усмешке, вытянув короткие ноги, уходя глубже в кресло. Старший помощник явно уходит в сторону, предоставляет право командиру вникать и обострять… Что это – некомпетентность или умысел?

– Давай-ка их сюда. Погреться! И мичманов. Розова тоже зови.

…Розов вошел первым и недовольным, что его оторвали от дела. Это был массивный человек с обликом гражданского инженера. В альпаке, одетом поверх шинели, он казался совсем необъятным и бесформенным, и сам ощущал, наверное, смехотворность своей фигуры. Глаза слезились, то и дело сморкался в платок странного вида, напоминавший кусок шторы, какими украшены офицерские каюты. С Розовым вошли командир ракетной батареи – молодой офицер небольшого роста, но весьма решительного вида и два мичмана – старшины команд. Замыкал шествие старпом. Впрочем, минутой позже в каюту вошел и старший лейтенант Мамонтов, на которого никто не обратил внимания, хотя он прошел через все помещение и сел в дальний от двери уголок.

– Только не говорите мне, что фермы гнутые или нестандартные, что не идут крепления!..

Резкому тону командира подивились многие. И тому, что он начал без всякого вступления, не дав слова вошедшим.

– Посмотрите на часы! Вы – кто? Мы – кто? Для чего мы здесь?

Ответом было только шумное сморкание Розова и его шутка вполголоса: «У сопливых забот мало…»

– Сопли надо глотать! – снова с необычной для него резкостью сказал командир, не глядя на флагманского специалиста. – Задержка только за вами. Полчаса назад мы должны были отойти от пирса! Нам еще загружаться в бухте Адонис, там ждет ценный груз.

– Отойдем через час, товарищ командир, – вдруг спокойно заверил старлей Ребров, и командир обернулся к нему.

– Только не лай командир, да? Спасибо, успокоил, как собаку погладил… Десяток минут, ерунда…

Командир корабля и в самом деле будто бы успокоился, закурил и вдруг выпалил, но не во весь голос – присутствие старшего начальника сдерживало его:

– Ерунда – кабы погон на нас не было!

Тот, кто его знал, видел: гнев командира только зрел, до девятого вала дело не дошло…

НШ вопросительно смотрел на Розова, но тот только руками разводил, мол, как хотите, а погоны здесь не причем.

– Что там, Александр Никифорович? Только… о соплях мы уже слышали.

– Ну что… Ферма действительно гнутая… А пальцы не гнутся…

– Флагспециалист! – высоким и очень недовольным и некрасивым голосом окликнул Розова начальник штаба. – Что вы, действительно, пускаете сопли… В другие дни и пару минут на верхней палубе не бываете…

С Розовым стало происходить нечто необычное. Он, очевидно, терял всякий интерес к тому, что слышал здесь… Розов из тех многих и многих специалистов среднего звена, кто очень тяжело переживал принижение и унижение своей профессии. Ракетную подготовку он видел доминирующей, т. е. адекватной назначению самого корабля. Но давно понял, что его интерес глубоко не совпадает со служебными установками, которые приспособлены к интересам штабов. «Таковы реалии, Никифорович, смирись!» – говорили ему дружески, видя, что готов горы двигать. А вскоре и сам мог насыпать гору «важных» пунктов, почему ракетной подготовкой не грех и пренебречь, ради общего спокойствия и особо – береговых чинов. И все-таки… Нет-нет да всплывало одно маленькое «Почему?». Бывало, до тошноты мучило: «Я ведь ракетчик! – но это никому не нужно. Подметало, выгребало…». А ниже – до матроса – что с них спросишь? И обидно было до слез за отсиженное и выученное, передуманное и задуманное с училищной скамьи, будто тебя тихо, но нагло обокрали, выбросив твое понимание службы за борт – море все стерпит.