Лепехин:(рус.) Ну что же, Николай Александрович! Раз вы меня знаете – то пожалуйста, присаживайтесь…

В «библиотеку» вошёл мальчик лет десяти в белом матросском костюме и чинно устроился на табурете возле пианино. Внимательно оглядел присутствующих.

Володя Сирин: (англ.) (Лепехину) Доброе утро, сэр! (рус.) (Ордовскому-Танаевскому) Доброе утро, сударь!

Ордовский-Танаевский:(рус.) О, утро доброе, мальчик! (с насмешкой) Как это тебе удалось во мне распознать русского?

Володя Сирин: (рус.) Вы одеты как русский, а сэр одет по английски. Меня так учили распознавать людей.

Лепехин:(англ.) (подмигнув Ордовскому-Танаевскому) У вас это великолепно получилось, сэр! Вы путешествуете один!?

Володя Сирин: (англ.) Нет, сэр, я путешествую мамой и братом.

Лепехин:(англ.) А как же тот сэр, что вместе в вами сел в сейчас в поезд?

Володя Сирин: (англ.) Это мой дядя. Он едет в Брюссель. А мы едем в Париж, а потом в Италию. Хотите, я вам сыграю песню, которую он сочинил?

Не дожидаясь ответа Володя с натугой открыл крышку пианино и пробежал пальцами по клавишам. Неуверенно, сбиваясь, принялся играть романс, похожий немного на «Пастораль» Л. Бетховена.

Володя Сирин: (фр.)

Прозрачный воздух рвётся из долин

К огромному негреющему солнцу,

Висящему в небесной вышине

Расшитой птичьими стежками.

В зеркальной глади озера в лесу

Укрытой от зевак за горными хребтами,

В кружевьях белоцветных хризантем

Отражена часовня, не воспетая стихами.

Под кроной ивы, свитой из ветвей,

С шершавым огнецветьем длинных листьев,

Молился я когда-то в День Святых

Понятными лишь мне словами.

Дядя Рука, 1908 год.

Перевод коллежского асессора С. В. Чистякова

Допев романс Володя встал и поклонился, после чего опять плюхнулся на табурет. Лепехин и Ордовский-Танаевский немного вежливо поаплодировали.

Ордовский-Танаевский:(рус.) Неплохо, мальчик. Весьма неплохо. У тебя замечательные учителя.

Володя Сирин: (рус.) Сейчас у нас с братом только одна гувернантка, мадмуазель Жозефина. Она нас учит французскому и читает книжки.

Ордовский-Танаевский:(рус.) Ох уж эти француженки! (Лепехину) Вчера вот, после покупки билета на вокзале, взял «Русское слово», а там, знаете ли, объявление… Известная хиромантка, принимает ежедневно от десяти. утра до пяти дня. Сеанс три рубля. И адрес в нескольких домах от вокзала. Прислуга сначала отказала… Мол, дескать, госпожа больна и не принимает. Но потом доложила, что приезжий, издалека, в генеральской форме… Я как раз был в форменном платье. Вышла особа лет пятидесяти. Вся закутанная в шаль. Попросила не смеяться… И вообще не мешать. Исследовала тщательно руки, голову, уши, глаза. Видимо заинтересовалась… Прошлое описала подробно, перечислив все болезни. Настоящее ещё подробнее… А про будущее вот что сказала…

В «библиотеку» вошла высокая стройная молодая дама в коричневом платье с свободно накинутым чёрным боа под широкополой коричневой шляпой с вуалеткой и с большим блокнотом в руках. Немного наклонив голову, встретившись глазами с Лепехиным, демонстративно развернулась и села в кресло, пристально смотря через витрину перегородки в зал «ресторации». Раскрыла блокнот и принялась быстрыми уверенными штрихами зарисовывать интерьер и накрывающего на столы завтрак официанта. Володя подошёл сзади и заинтересованно уставился в блокнот.

Ордовский-Танаевский:(рус.) Что судьба моя решится в ближайшие два дня. Что в судьбу мою вмешаются три важные особы, из которых я знаю двух, и что третьей будет дама… И вот сегодня я уже встретил двух знакомых мне людей… Это вы, ваше сиятельство, и едущий с нами в одном вагоне князь Гагарин, которого, как говорят, Сенат весной отлучил от права заведовать созданным им Политехническим институтом… Видел, как он садился с интересной дамой в состав с большим багажом. Спросил его вежливо, надолго ли уезжает, так он ответил, что, может быть, навсегда… Теперь вот меня не оставляет беспокойство… А вдруг гадалка права и меня ждёт перелом в жизни?