Три четверти пути. Автобиографический очерк Юрий Шевченко

© Юрий Шевченко, 2019

ISBN 978-5-4496-8341-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В биографическом очерке Шевченко Ю. Г., к.т.н., автора более сотни научных статей, патентов и авторских свидетельств, представлены эпизоды жизни советского ученого: детские годы, учеба, последующее становление специалиста, эпизоды трудовой деятельности, туристические походы, заграничные командировки в Болгарию и на Кубу. Очерк охватывает тяжелые послевоенные годы Советской страны, времена развитого социализма, перестройки, развала СССР и «лихие 90-е».

Воспоминания автора могут быть интересны широкому кругу читателей.

Родился я в Днепропетровске 11 ноября 1939 года в престижном районе на улице Ворошилова (теперь ул. Клары Цеткин). Отец мой, Шевченко Георгий Григорьевич, 1902—1990 гг., закончил Духовную семинарию, но священником не стал из-за гонений на духовенство. Дед, Григорий Исидорович, 1854—1932 гг., прадед – Исидор Зиновьевич, 1830—1898 гг., прапрадед – Зиновий Иванович – ориентировочно 1800—1875 гг. Прапрапрадед – Иван, запорожский казак, приехал из Запорожской Сечи вместе со своим сотником Дием, когда Екатерина II разогнала Сичь. Он поселился в Розтыкивци, нынешней Диевке. Все занимались крестьянским трудом. Бабушка Дарья, по отцовской линии – из простой семьи. Ее отец отслужил 25 лет в действующей армии на Кавказе, получил 150 золотых рублей выходного пособия и право свободного выбора места жительства на территории Российской Империи. Шел с Кавказа пешком, дошел до Диевки, женился, родил двоих детей и умер, не дожив до 50 лет. Мама – Ключник Иулитта Николавена, 1906—1993 гг., родилась и выросла в Новых Кайдаках. Ее отец, Николай Ключник, был квалифицированным слесарем, рабочим Брянского завода. Её мама – Пелагея, по-уличному, Байдакивна, была из семьи кормчих Днепровских порогов. До моего рождения мама работала зав. столовой, после – домохозяйка. Жили в коммунальной квартире одноэтажного дома, который до настоящего времени не сохранился.

Из ранних воспоминаний детства смутно помню эпизод в августе 1941 года, когда я свалился с лестницы, ведущей в подвал, разбив себе лоб так, что кровь заливала глаза. Дело в том, что отец уходил на фронт, и меня на минуту оставили без внимания.

Отчетливо помню летом 1942 года немецкую полевую кухню, расположенную в нашем дворе, и запах горохового супа. Помню обедающих немцев, на которых я смотрел как собачонка голодными глазами. Один немец кричал на меня «вэк, вэк!» (вон, вон!), другой улыбался и протягивал мне кусочек хлеба. Потом мама рассказывала, что все они были направлены в Сталинград, и судьба их неизвестна.

Хорошо помню эпизод лета 1943 года, когда наши самолеты бомбили вокзал, вой сирены, грохот разрывов. Я сижу в кабине немецкой грузовой машины, дверца захлопнута, открыть не могу и ору «благим матом». Все побежали в подвал прятаться, а меня забыли. Потом сестра моя, Гаинка, вернулась за мной.

Помню осенью 1943 года бой в селе Грушивка, куда нас немцы выгнали из города. Оранжевое небо, свист пуль и вой залпов «катюш», когда мы перебегали из землянки в кручу, в пещеру. Как говорили взрослые, в землянке оставаться было опасно, могли бросить гранату наши или немцы, так как село многократно переходило из рук в руки.

Помню пепелище нашего дома после освобождения Днепропетровска, и струны от рояля, сгоревшего вместе с домом. Эти обгоревшие струны меня очень удивили, я даже представить не мог, что в рояле столько струн. Все рылись в обгоревших остатках нашего имущества, а я не мог оторваться от этих закопченных струн.

Почему-то совершенно не помню День Победы 9 мая 1945 года. Может быть потому, что к этому времени мы перебрались в Диевку, где нас не очень любезно приняли родственники отца.

Совершенно не помню чувство голода 1946—1947 года, хотя семья наша сильно голодала. Мама, чтобы спасти нас от голодной смерти, начала ездить в поездки в Киевскую область. Там был хороший урожай. Покупала здесь металлические казаны, другую посуду и возила в села под Киев, а там меняла на продукты. Ездила с другими соседскими женщинами в товарных вагонах на грузовых поездах. Поездка продолжалась неделю, а я в это время, кроме ночи, оставался дома один. У нас в углу висела маленькая икона Божией Матери «Нерушимая Стена», перед которой я на коленях плакал и просил только об одном: чтобы мама побыстрее вернулась.

Мама возвращалась всегда, когда у меня совершенно исчезало терпение. Для меня это был самый большой праздник. Но однажды мама задержалась, и приехала без ничего, так как у нее украли мешок с продуктами. Ей пришлось продать свое последнее выходное платье, чтобы собрать деньги на следующую поездку. Еще запомнилась одна поездка родителей на грузовом автомобиле лютой зимой 1946 года. Они застряли где-то под Кировоградом на целый месяц, а мы с сестрой остались одни практически без еды. Гаинка нашла на чердаке два кочана кукурузы, помолола на круподерке и сварила мамалыгу. Тогда мне казалось, что вкуснее ничего на свете не бывает. Питались мы с сестрой 800-ми граммами хлеба, которые Гаинка получала ежедневно по карточке, как студентка коксохимического техникума. Да еще одна из подруг Гаинки, узнав о нашем бедственном положении, уже перед возвращением родителей дала нам мешок муки (10 кг). Отец ее был директором мельницы.

Много лет спустя, после окончания школы я попросил маму приготовить мне мамалыгу.

– Да ты ее есть не будешь, – сказала она, но все-таки сварила такую кашу. Оказалось, ничего общего с моими детскими воспоминаниями. А вот запах горохового супа мне до сих пор очень нравится.

Чтобы как-то обеспечить меня молоком, родители на лето 1947 года купили козу, Белку. Благодаря этому событию, я стал пастухом, и каждое лето, вплоть до 1950 года, пас в кручах свою козу и козу тети Кати.

От сверстников я отличался, прежде всего тем, что у меня был отец. Кругом ведь была безотцовщина. Кроме того я обладал практически абсолютной памятью. Как-то сестра прочитала мне рассказ А. Конан-Дойла «Собака Баскервилей». Я был потрясен! По просьбам сверстников, многократно пересказывал этот рассказ. Ребята даже постарше любили послушать, а мне нравилось рассказывать, так как в это время я находился в центре внимания. Старался повторять авторский текст слово в слово. Все восхищались моей памятью.

В школу пошел в 1947 году. Учился легко, как говорят, схватывая все на лету. Примерно в 11 лет заболел корью. Болезнь проходила тяжело, с сыпью и высокой температурой. Настолько тяжело, что я ослеп. Было странно оказаться неожиданно слепым. По совету врача мне на глаза намотали повязку, чтобы дневной свет не раздражал. Лекарств тогда не было, все лечились одним аспирином. Зрение возвращалось медленно, и примерно через 20 дней вернулось полностью. А вот память абсолютная исчезла навсегда. После болезни я как-то сразу перестал запоминать текст с листа. Мог пересказывать только своими словами.

Во время учебы занимался спортом. Сначала играл в футбол, позже увлекся волейболом. Тренера по волейболу в школе не было. Наставниками были старшие ребята. Тем не менее, наша школьная команда занимала призовые места в районе и в городе. Закончил школу с первым юношеским разрядом. Зимой катался на лыжах. Лыжи у меня были немецкие, десантные. Подарила мне их тетя Поля. На этих лыжах я спускался со всех окрестных склонов, прыгал с трамплинов, которые мы насыпали сами. Конечно, были и падения, иногда, очень болезненные, но костей никогда не ломал. До сих пор помню это дивное чувство победы при удачном спуске с какого-нибудь склона невероятной крутизны. Катался на коньках, но катка у нас не было. Ездили по плотно укатанной дороге под уклон, развивая приличную скорость. Коньки привязывали к валенкам.

Рано научился плавать. Каждое лето проводил на наших плавнях. Сегодня удивляюсь, как только меня отпускали родители. С утра и до вечера был на воде. Любимое занятие – игра в ловитки. Питались хлебом с тюлькой, другой пищи просто не было. Зато тюльки и хлеба было вдоволь. Воду пили прямо из реки, только нырнуть надо было поглубже. В 10-м классе рискнул переплыть Днепр, туда и обратно. Мешало сильное течение. Когда с трудом выплыл обратно, ко мне подошел незнакомый мужик и сказал:

– Зачем же так рисковать? Ты думаешь, я не могу переплыть Днепр? Тут половина мужиков хорошо плавают, однако, все купаются у берега.

Это я запомнил на всю жизнь. С тех пор, за очень редким исключением, купаюсь только у берега. Об этом исключении стоит рассказать. Когда я женился, мы с Милой, Гаинкой и Анатолием, ее мужем, поехали отдыхать на Черное море, в Мисхор. Там Мила заплывала очень далеко в море, так далеко, что просто терялась из вида. Моя сестра очень нервничала, возмущалась, и я плыл ей на встречу. Далеко в море я находил Милу, и мы вместе возвращались на берег, где Мила выслушивала серьезное, последнее предупреждение. На следующий день все повторялось. Мне пришлось рассказать ей о том мужике, который раньше беседовал со мной. Это подействовало, а может быть и не это, однако, Мила перестала заплывать далеко в море.

После 8-го класса в школе был организован туристский поход по маршруту Днепропетровск – Новая Каховка – Аскания Нова – Геническ – Новоалексеевка – Днепропетровск. Это был первый поход в моей жизни. До Новой Каховки плыли на пароходе. Дальше, до Геническа – пешком 180 км. От Геническа до Новоалексеевки – на автобусе, потом поездом до Днепропетровска. С нами было два педагога: учитель географии, Евгений Акимович, и учитель истории, Елена Александровна. Трудным был пеший переход до Геническа. Проходили в день по 30 км. Было жарко и голодно. Уже на берегу лимана подошли к одинокому домику и у пожилой женщины, хозяйки дома, попросили чего-нибудь поесть. Самовольно, без ведома педагогов. Она угостила нас вялеными бычками и хлебом, посмотрела на нас и сказала: