В 1969 году меня хотели призвать в армию на Балтийский флот на подводную лодку. В то время решили доукомплектовать экипажи подлодок химиками-разведчиками, чтобы при всплытии лодки брать пробы воздуха и воды на предмет радиационной и химической обстановки. Служить в армии мне не хотелось по двум причинам: я только поступил в аспирантуру и недавно женился. Об отмазке не могло быть и речи. Оказался в безвыходной ситуации. По совету мамы, накануне медкомиссии выпил стакан самогона, коктейль «Черный смерч», описанный в морских рассказах Биль-Белоцерковского. В стакан водки кладется ложка горчицы, размешивается большим пальцем и залпом выпивается. После такого коктейля на следующий день, с припухшим лицом, начал проходить всех врачей, и все ставили «годен». Остался последний врач – окулист, и тут свершилось чудо. Оказалось, я страдаю близорукостью, и меня забраковали. Почти как в том анекдоте о плоскостопии, когда Изя, чтобы не служить в армии, вырезал себе… ну, скажем, гланды, а на комиссии у него обнаружилось плоскостопие.

Исследовательской работой начал заниматься после 3-го курса на кафедре органической химии. Тему работы уже не помню. Помню, что во время мойки бил много стеклянной посуды, чем доводил до слез своего руководителя. Потом узнал, что эту стадию проходят все начинающие химики.

На 4-м курсе на меня обратил внимании зав. кафедры резины профессор Блох Григорий Абрамович. Он предложил мне научную работу у себя на кафедре. Суть работы заключалась в использовании молекулярных сит для введения в резину ультраускорителей, которые загружали на эти сита. При низких температурах ускорители не должны были работать, а при температуре выше 120^>оС происходила десорбция ускорителей, и они активировали вулканизацию. Такова была идея, очень новая и совершенно не изученная. (Молекулярные сита – это абсорбенты со строго одинаковыми размерами пор, соизмеримыми с молекулами ускорителя, что позволяет его как бы отсеивать). Работа стала темой моего диплома и называлась она так: «Применение молекулярных сит в качестве носителей вулканизующих агентов».

Вся скудная техническая база кафедры резины размещалась в подвале института в одной комнате, где стояли вальцы, весы, вулканизационное оборудование, резиносмеситель и пр. Кроме студентов, там еще работали аспиранты, которые пропускали свои заказы вне очереди. Обстановка была нервная и напряженная. Получить серьезные результаты там было очень трудно.

Разработчиком молекулярных сит в Союзе был профессор Неймарк из Института Физхимии Академии наук УССР. Блох договорился с Неймарком, что загружать сита ускорителями я буду у Неймарка, а вводить в резины и исследовать свойства буду в заводской лаборатории на заводе «Красный Резинщик». Оба предприятия находились в разных концах города Киева, где проходила моя преддипломная практика. Поселили меня в гостинице ВДНХ в третьем конце города.

В то время у нас стали появляться импортные приборы по оценке скорости вулканизации резины. Один из таких приборов, пластометр Муни, был в лаборатории «Красного Резинщика». На нем еще никто не работал. Прибор этот я мог использовать столько, сколько было необходимо. Кроме того, на заводе мне выделили лаборанта.

Институт физхимии Академии наук УССР был не совсем обычным заведением. Сотрудники имели свободный график работы. В отделах устраивалось обсуждение научных публикаций и результатов своих экспериментов. Руководитель отдела, профессор Неймарк, не давил на сотрудников своим авторитетом. Директор института, академик Бродский (автор учебника по физхимии, открыл тяжелую воду в 1932 г.), читал курс лекций для сотрудников. В институте работал буфет с различными винами и коньяком. По тем временам – что-то невероятное. Обстановка была такая, какая и должна быть в научных заведениях, когда ими руководят великие ученые. Все это не шло ни в какое сравнение с нашим институтским подвалом. Считаю, что мне невероятно повезло – в самом начале жизненного пути познакомиться с таким научным коллективом. Думаю, что именно это определило мой дальнейший выбор трудовой деятельности.