– Он говорил, что настоящая реальность скрывается не в событиях, а в паузах между ними. В том, что не сказано, не сделано, не услышано. В тишине. – Она усмехнулась безрадостно. – Может, он сам ушел в такую паузу? Растворился в тишине между тактами Вивальди?

Эта мысль была странной, абсурдной, но в то же время пугающе логичной в контексте всего, что было связано с Октавом. Уйти не в другое место, а в другое состояние – в отсутствие, в тишину, в ту самую трещину между битами реальности. Я посмотрел на молчащий проигрыватель. Пластинка Вивальди лежала на диске, черная, блестящая, с концентрическими кругами дорожек, похожих на годовые кольца на спиле гигантского дерева. Дерева времени? Или дерева безумия? Заевший аккорд все еще звучал у меня в ушах. Скрип-скрип-скрип… Как будто что-то пыталось прорваться сквозь завесу тишины. Что-то, чему музыка мешала, а тишина, наоборот, давала дорогу. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Атмосфера в баре неуловимо менялась, становилась плотнее, враждебнее. Словно само пространство начало реагировать на наше присутствие, на наши разговоры, на наше общее прошлое, связанное с Октавом. Тишина больше не была просто отсутствием звука. Она стала присутствием чего-то иного.

Часть 1.5: Голос из Статики

Именно в этот момент, когда тишина стала почти осязаемой, завибрировала, как натянутая струна, зазвонил телефон. Старый черный аппарат с дисковым номеронабирателем, стоявший на дальнем конце стойки, под тусклой лампой с зеленым абажуром. Он звонил так редко, что я поначалу даже не понял, что это за звук. Резкий, дребезжащий трезвон ворвался в напряженную тишину, заставив нас обоих вздрогнуть. Судзуки-сан, казалось, был единственным, кого звонок не удивил. Он медленно положил протираемый стакан, обошел стойку и снял тяжелую бакелитовую трубку.

– «Пятничный Слон», – произнес он в микрофон своим ровным, лишенным эмоций голосом.

Он слушал несколько секунд, его лицо оставалось непроницаемым. Потом он покачал головой.

– Вы ошиблись номером. – И положил трубку на рычаг.

Звонок оборвался так же резко, как и начался. Тишина вернулась, но теперь в ней ощущался новый оттенок – недоумения.

– Кто это был? – спросила Кори.

Судзуки-сан пожал плечами.

– Не знаю. Молчали. Только помехи.

Он вернулся к своим стаканам, словно ничего не произошло. Но я видел, как его пальцы на мгновение замерли, прежде чем снова взяться за тряпку. Что-то было не так. Телефон в «Пятничном Слоне» был почти декорацией. Я не помнил, чтобы он звонил за последние месяцы, может быть, даже год. И уж точно никто не звонил сюда по ошибке – переулок был слишком глухим, бар слишком незаметным. Я посмотрел на Кори. Она тоже хмурилась, глядя на черный аппарат, снова погрузившийся в свое пыльное безмолвие.

– Странно, – пробормотала она.

И тут телефон зазвонил снова. Так же резко, так же настойчиво. Судзуки-сан вздохнул, снова подошел и снял трубку.

– Алло? – сказал он чуть громче. – Вас не слышно. Помехи… Да… Нет, Октава здесь нет… Кто спрашивает?.. Алло?

Он подержал трубку у уха еще несколько секунд, потом с силой бросил ее на рычаг.

– Опять то же самое, – сказал он, возвращаясь за стойку. На его лбу залегла глубокая морщина. – Кто-то спрашивал Октава. Голос искаженный, как через воду. И шум… как белый шум.

Октава. Кто-то спрашивал Октава. По этому номеру. Сейчас. Холодная волна пробежала у меня по спине. Это уже не было случайностью.

– Может, попробовать определить номер? – предложил я, хотя понимал всю абсурдность идеи со старым дисковым аппаратом.

Судзуки-сан покачал головой.