В храме полно народу: старики, женщины и дети, – лица заплаканные, испуганные. Слова литургии заполняют пространство. Голос священника, пропитанный верой, звучит глубоко и размеренно. Он взывает к Богу, к ангелам, к спасению. И к миру, которого больше нет. Верующие, стоящие на коленях, поднимают свои взгляды к алтарю. Ладан струиться вверх, обволакивая колонны, проникая в своды, заполняя пространство. Воздух в храме словно соткан из молитв и надежд на чудо. Ведь Господь не оставляет своих, даже когда стены столицы сотрясаются под ударами пушек и мечей.

Антоний видит, как священник со Святыми Дарами входит на амвон, и в этот самый момент вдруг рушатся императорские врата храма. А часть стены разверзается и укрывает служителя Божьего. И тот продолжает молиться как ни в чем не бывало, сквозь камень еле слышно доносится его голос.

Лицо исказилось гримасой, и монах резко открыл глаза, проснувшись, будто вынырнул из холодной горной речки. Уставившись в каменный потолок своей кельи, поводил взглядом по сторонам:

– Приснится же такое!

Нащупал рукой напрестольный крест, лежащий рядом на приступке, заботливо вырубленном в скале его предшественниками. Испил родниковой воды, предусмотрительно налитой с вечера в деревянный кувшин, и перекрестился.

В абсолютной тишине над Крымской Готией всходило солнце, заливая светом окрестные горные вершины и долину внизу. Узкая тропа, ведущая мимо поклонного креста к монастырю, была в клочьях тумана, постепенно таявшего в лучах восходящего светила. Деревья, истосковавшиеся за ночь по теплу, жадно тянули руки-ветви навстречу солнцу.

В это раннее весеннее утро через округлое, прорубленное в скале окно келья постепенно наполнялась светом. Антоний, с лицом аскета, средних лет, худой, жилистый, словно выточенный из камня, степенно поднялся. Спал монах на соломе, постеленной на каменный пол, предусмотрительно покрытый грубой домотканой дерюгой. Вместо подушки – сноп сена, обернутый мешковиной. В углу стоял деревянный посох, тесанный вручную, отполированный временем и руками отшельника. Его босые ноги, огрубевшие, покрытые мозолями, были привычны и к холоду-жаре, и к острым камням. Темная ряса, с аккуратными заплатками на локтях, повидавшая множество холодных зим и жарких лет, давно потеряла свой первозданный вид.

Он подошел к краю скалы, где на каменном парапете-бортике стояла кадка, снял потертую скуфью с головы и зачерпнул ладонями прохладную дождевую воду. Плеснул на лицо, улыбнулся, и уголки карих глаз покрыла паутина тонких морщинок. Крупные капли посеребрили черную бороду, лишь слегка припорошенную сединой. Пригладил длинные, распущенные волосы цвета воронова крыла, перепоясался пеньковой веревкой и пошел в пещерный храм к иконе Николая Мирликийского молиться. Наступило утро 29 мая 1453 года.

Каждый пред Богом наг.

Жалок, наг и убог.

В каждой музыке Бах,

В каждом из нас Бог.

И. Бродский

Он шел к записи этого альбома всю свою жизнь, сам того не осознавая. Не имея особого таланта и не получив даже начального музыкального образования. Музыкой увлекся в десятом классе, как это часто бывает у «вьюношей бледных со взором горящим». Под руку с этой страстью шли половое созревание, гормональная перестройка и эмоциональная неустойчивость. От старшего брата пришло понимание, что Beatles и Deep Purple – это хорошо, а ABBA и Boney M – не очень.

Вскоре в школе была образована музыкальная группа, и Алексей занял вакантное место бас-гитариста. Не за красивые голубые глаза и отличные отметки, а только лишь потому, что являлся счастливым обладателем потрясающей болгарской бас-гитары «Орфей». Бордовая скрипичной формы полуакустика тоже перешла по наследству от старшего брата. Играть в ансамбле особо никто не умел, за исключением клавишника, и первой музыкальной композицией, выбранной для исполнения, была «Бродячие артисты» ВИА «Веселые ребята». В группе все понимали, что это не то, что нужно, но было необходимо втереться в доверие к директору и завучу по внеклассной работе.