В темных переулках чьих-то снов

У судьбы, не зная состраданья,

Вымолить тебя я был готов.

Этой летней ночью ей не спалось. Тревога была разлита в сумерках, в вечернем воздухе, в шуме леса, в облаках, быстро бегущих по небу. Свет луны тяжелым потоком падал на землю, играя зыбкими тенями колышущихся на ветру деревенских яблонь. Скрипы, шорохи наполняли ночь, словно сама земля-матушка не могла заснуть и кряхтя жаловалась на свой почтенный возраст. А висевшие над крыльцом пучки сохнувших лечебных трав и кореньев шелестели ей в ответ.

В доме ведуньи царила полутьма. Всегда, даже летом, горевший огонь в каменном очаге отбрасывал причудливые тени, которые, замирая и останавливаясь, отплясывали на грубо отесанных бревнах избы таинственный танец. Стены были увешаны полками с оберегами. Здесь же стояли глиняные горшки и кувшины. В одних были целебные отвары, в других – порошки и мази от разных хворей. Запах трав, смешиваясь с ароматом дыма и смолы, наполнял пространство. В углу, где на старом деревянном столе в беспорядке стояли ступки, лежала книга в выцветшей от времени обложке.

Непонятное, будоражащее душу смутное чувство оформилось в зов. Она, всегда тонко ощущавшая окружающий ее мир, поняла, что время на исходе. Лес, друг и учитель, будто звал, шептал ее имя.

Ведунья решительно скинула на пол укрывавшую ноги шкуру медведя и поднялась с деревянного топчана. Средних лет, невысокая. Гибкая фигура, словно выточенная из дерева, дышала силой и спокойствием. Защитные руны, покрывавшие лоб, виски и скулы, казались вплавленными в кожу. Эти знаки иногда мерцали, словно живые, напоминая о ее связи с древними силами, которые она умела призывать и укрощать.

Рукава светлого платья из грубой материи были оторочены коричневой лентой. Горчичного цвета накидка со шнуровкой на поясе, а на шее – светло-зеленый платок. Плечи украшали заячьи шкурки. Длинные, чуть всклокоченные темные волосы прорезаны двумя седыми прядями.

Но самым примечательным в ее облике были глаза. Пронзительно-голубые, как небо в ясный зимний день, будто подсвеченные изнутри, они жили своей, особенной жизнью. То казалось, что в их глубине разгоралось пламя, и языки синего огня вырывались наружу всполохами и искрами. То вдруг налетала вьюга, и промозглая стужа рисовала загадочный ледяной узор, покрывая радужку изящным орнаментом инея. А между этими двумя стихиями – огнем и льдом – иногда проступал третий образ: черная бездна. Словно в южном ночном небе, усыпанном бриллиантами звезд, происходила вселенская катастрофа. Черная дыра, словно живое существо, разрасталась, поглощая галактики на своем пути и оставляя за собой лишь мрачное ничто.

И все эти изменения с калейдоскопической быстротой сменяли друг друга. Может быть, именно поэтому люди в деревне относились к ней с почтением и страхом. Одни шли за помощью, другие обходили стороной, боясь ее взгляда. Но все знали: если в доме беда, если болезнь или несчастье, только она сможет помочь.

Ведунья шла по едва заметной тропинке среди деревьев, осторожно ступая по влажной земле. Полы платья и кожаные сапоги быстро пропитывались влагой ночного леса. Путь освещала луна, пробивавшаяся сквозь густую листву. Вдали послышался шум падающей воды.

После недолгого подъема перед ней открылся водопад. Мощный поток низвергался с высоты. Струи воды, как завеса, скрывали за собой вход в пещеру. Ведунья никогда прежде здесь не была, хотя и хорошо знала эти места. Без страха она шагнула к водной преграде и вошла внутрь, ее глаза постепенно привыкали к полумраку.

Прямо перед ней стояла высокий мужчина, в коричневом до пола плаще с зеленым подбоем. Длинная седая борода перехвачена шнурочком. Рассыпанные по плечам волосы прикрыты вязаной шапочкой. Лицо было в тени, но глаза поблескивали в полутьме. Ведунья подошла ближе. Стены пещеры были изрезаны неизвестными ей символами: кругами, треугольниками и рунами. Они светились мягким светом, и она смогла внимательнее разглядеть его. Он казался частью этой земли, словно вырос из ее недр.