Работал, учился, влюбился – был занят «по горло» и уже не бывал в районе детства. А когда стал появляться там – Гришиной будочки уже не было.

После окончания техникума мама сообщила мне:

– Отца Сони освободили, оправдали.

А когда я окончил институт, сказала, вздыхая, что семья Сони уехала в Израиль.

***

Сейчас, когда пишу этот рассказ, прошло немало лет после детства. Но я часто вспоминаю дядю Гришу и тебя Соня, моя подружка из соседнего двора. Я знаю, что отец твой, боевой военный хирург, оскорблённый «делом врачей», увёз вас в Израиль. Я не знаю, где вы там, я ведь не знаю даже твоей фамилии. Я бы написал тебе. Но может быть, ты прочтёшь мой рассказ и вспомнишь про Серёжу в соседнем дворе, которому ты открыла секрет серо-белого хлеба, а он отвёл тебя к дяде Грише.

Помнишь дядю Гришу, его разноцветные леденцы и его «Прошу, мадам, прошу, месье!»?

Может быть, мне уже неудобно тебя называть на «ты». Наверное, уже замужняя дама и у тебя дети, может быть двое или трое, в Израиле любят рожать много детей. Я не знаю о тебе ничего.

Но тогда в нашем детстве, я называл тебя порой даже ласково – Сонечка. А ты меня – Серёжка! Сейчас мне кажется, что это было тоже ласково. Я любил в жизни трёх женщин, и они меня, кажется, любили, но ни одна никогда не делилась со мной так дарственно, так бескорыстно своими секретами, как ты хлебным секретом.

А может быть, это бывает только в детстве? Я всегда буду помнить о тебе Соня. Как всегда вспоминаю наше послевоенное детство – завитки крутых очередей за сахаром, за крупой, серо-белый хлеб…

И особенно День Победы вспоминаю. Когда дядя Гриша собирал свой парадик – тех, кто навсегда отвоевал. Каждый подходил к будочке, опершись на палку или даже костыли, но обязательно с «малышкой» и своим стаканом. Звенели праздничные стаканы-бокалы, и гудели те богатыри, и сверкали на них ордена и медали…

Дядя Гриша, не знаю – где Вы и что с Вами? Но всегда помню о Вас. Ведь никто, нигде, никогда не называл меня так – «месье»!

Нет в России семьи такой,

Где б не памятен был свой герой…

Евгений Агранович

Они были как два больших древа одной яблони, когда корень общий и здоровый, а дальше – один вырастает сильным и плодоносящим, а другой постепенно сохнет, сгорбливается и, в конце концов, трещит и ломается.

А общий корень в том, что оба они, молодые, ушли на фронт, храбро сражались, оба выжили, но вернулись инвалидами. Эти двое – Илья Наумович и Марк Давидович. Илья родной брат мамы, а Марк – двоюродный.

Мы из Киева. Киев бомбили в первый же день войны – 22 июня, в августе началась мобилизация.

Илья к этому времени уже стал инженером, ему 28 лет, женат гражданским браком на украинке Полине, женщине яркой, рыжеволосой, с томной акварелью веснушек на лице. Они жили в комнате Полины в том же доме, где в небольшой квартире обитали и мы – мама, папа, бабушка и я. На улице Кирова, это – в центре, напротив стадиона «Динамо» и входа в сад «Первомайский», далеко протянувшийся по живописному берегу Днепра.

Марк, ему всего 20, закончил два курса педагогического института, готовился стать преподавателем математики.

Илья и Марк пришли в райвоенкомат вместе, но направили их в разные рода войск.

Илью определили в морскую пехоту, в десантные части. Ещё до войны он проходил подготовку морских пехотных стрелков на сборах в Балаклаве. Его сразу назначили старшиной роты.

Десантники высаживались с катеров в укреплённых вражеских районах, под непрерывным огнём. Многие погибали, закрывая собой огромную амбразуру противника и открывая, пусть на короткое время, путь идущим следом частям Красной армии.