Ночь не принесла сна. То, что называлось лежанием, больше походило на борьбу с простынями, с мыслями, с тревожной тенью на потолке. Кажется, ни разу не удалось уснуть. Просто глаза закрывались, а потом снова открывались – без причины, без толку. Внутри всё крутилось, напоминая о себе: одним лицом, одним именем, одной невозможностью. Мысль вертелась на поверхности сознания, пока не приняла окончательную форму – Данила.

Сейчас он был где—то в здании с чужими людьми. Кто—то, может, дал ему воды. Кто—то, возможно, спросил, знает ли он, что произошло. Кто—то смотрел на него как на случай, как на задачу. А он, возможно, сидел, глядя в пол. Или смотрел на дверь, за которой всё время появлялась мать. Только теперь – не появится. И никто ему не скажет почему.

Эта мысль держалась под кожей. Как лихорадка, которую нельзя измерить. Сначала казалось, что всё слишком сложно, что ещё не пришло время что—то решать. Но с каждым часом становилось ясно – оно уже пришло. Вчера, в ту минуту, когда женщина по телефону назвала имя и остановилась, прежде чем сказать главное.

Пробираться через утро было трудно. Даже встать оказалось задачей. Тело словно не верило, что его поднимают ради чего—то важного. Ноги были ватными, руки – вялыми, голова гудела. Но надо было встать. Холодный пол под стопами помог немного прийти в себя.

На кухне свет горел тускло. Вода в чайнике шумела раздражённо. Всё было как обычно, и именно это мешало дышать. Быт продолжал двигаться по накатанной, как будто ничего не случилось. А случилось – всё.

Кружка та же. Чай тот же. Только руки не держали её крепко. Пальцы дрожали. Попыталась сделать глоток – снова не получилось. Не отвращение, не слабость – просто не шло. Грудь была сжата изнутри, как будто не давала прохода даже воздуху.

В голове крутились слова, которые говорили вчера. Нужно подойти. Оформить. Временно. Опека. Отдел. Комиссия. Медосмотр. Проверка. Согласование. Слов было много, и каждое звучало как препятствие. Но ни одно – как причина не идти.

Пока чай остывал, телефон лежал рядом. Экран тусклый. Рука тянулась к нему не сразу. Вначале нужно было собраться. Не с духом – с действиями. Просто вспомнить, как это делается: взять в руку, нажать, набрать номер.

Когда звонок пошёл, сердце будто сжалось ещё сильнее. Голос на том конце был деловой, вежливый, усталый. Женщина, которая уже поговорила с десятком таких, как она. Объяснила спокойно: да, Данила переведён, сейчас в отдельной палате, под наблюдением, документы переданы.

Спросила, кем приходится. Мила замялась на секунду. Потом сказала: «Я… была близким человеком его матери. Мы вместе много лет. Я знаю его». Голос не дрогнул, и это удивило. Ответ на том конце был коротким: «Хорошо. Значит, вы можете прийти. Подать заявление. Обсудим, что возможно».

Повесив трубку, не сразу отпустила телефон. Внутри было странно тихо. Как будто кто—то остановил постоянный гул. Осталась только ясность.

Нет, не уверенность. И не сила. Только знание – другого выхода нет. Не потому, что так правильно. А потому что, если не сделать этого, потом будет невозможно жить. Смотреть на себя. Просыпаться.

Просто нельзя было бросить. Ни при каких условиях.

Начала собираться. Не быстро. Одежда не выбиралась – просто та, что ближе. Вода в умывальнике ледяная. Щётка выскользнула из рук. Волосы не хотели укладываться. Всё сопротивлялось. Даже замок на сумке заедал. Но всё это больше не имело значения.

Всё решилось ещё ночью. Только теперь началось.

Пальцы скользили по ткани. Доставала вещи одну за другой – не торопясь, не по списку, просто по памяти. Вроде бы всё нужное под рукой: паспорт, телефон, зарядка, бумажник, документы. Куртка, в которой удобно. Платок, если захочется закрыться. Бутылка воды – привычка, которой не могла избавиться даже в стресс. Всё было на месте, всё по порядку, но в голове царил сумбур.