Мысли разбивались о мелочи: выключен ли утюг, заперта ли ванная, положила ли ключи туда, где потом найдёт. Всё это не имело значения – знала. Но привычка думать обо всём сразу не уходила. Так мозг спасался от главного – от осознания, что выходить сейчас – значит начинать другую жизнь. Без подстраховки. Без плана. Без уверенности.

Комната не мешала, но и не помогала. Слишком много в ней было чужого. Не в вещах – в ощущении. Мебель стояла по тем же углам. Книжная полка провисла чуть сильнее. Ковёр всё так же сдвинут. Но всё изменилось. Нельзя было остаться в этом старом, будто бы нейтральном пространстве, потому что оно больше не совпадало с ней.

На диване валялась кофта, которую надевала вчера. Даже трогать не хотелось. Как будто прикосновение вернёт к тем минутам, когда ещё можно было не знать. Не выбирать. Не собираться.

Проверила документы ещё раз. Пальцы пересчитали: медицинский полис, ксерокопия паспорта Людмилы, старое фото Данилы, справка с прошлого осмотра. Всё было. Но было ощущение, что не хватает чего—то основного – будто забыла взять силу. Или право.

Мысленно перебирала, что скажет на месте. Что спросят. Как объяснит, кто она. Слово «подруга» казалось слишком простым. «Знакомая семьи» – сухим. «Мы были как родные» – звучало неправдоподобно, как будто оправдывается. И всё равно – идти надо. Не для объяснений. Для него.

Он появлялся в голове всё чаще. Уже не просто как образ – как ответственность. Как человек, который остался без опоры. Не знал, что делать. Не мог ни спросить, ни понять. Просто ждал. Именно это чувство – что его кто—то ждёт – становилось решающим.

Сумку закрыла с усилием. Молния заедала. Как будто сопротивлялась. Плечо ныло от тяжести, хотя вес был обычным. Всё давило изнутри, а не снаружи.

Подошла к зеркалу. Не для проверки. Для паузы. Хотелось увидеть себя в этот момент – не чтобы поправить причёску, а чтобы запомнить. Как выглядит человек, который собрался взять на себя чужую жизнь.

На лице – ничего особенного. Слегка запавшие глаза, волосы собраны в хвост, кожа бледная. Не страх, не растерянность, просто усталость, которая стала основным состоянием. В этой усталости не было слабости – только невозможность больше откладывать.

На кухне всё стояло, как обычно. Чайник выключен. Чашка пустая. Крошки на столе. Даже хлеб не убрала. Не до того. Не хочется ни пить, ни есть. Только собраться. Только выйти.

Проверила ещё раз: телефон, зарядка, ключи, документы. Всё при себе. Пальто на вешалке. Обулась, не глядя. Шарф завязала машинально.

Возле двери остановилась. Просто чтобы постоять. Дала себе время – последнюю тишину, в которой ещё можно не быть в пути. Сложно сказать, что держало. Не страх. Не сомнение. Скорее – вес момента. Точка, после которой не будет возврата.

Повернулась. Окинула взглядом комнату. Всё оставалось своим, но и не своим. Стало понятно: даже если вернётся, уже не сюда. Вещи, мебель, свет – всё останется прежним, но сама она будет другой. И это уже не дом. Это – то, что было до.

Ключ проверила трижды. Дверь закрыла тихо. На лестнице пахло пылью. Звук собственных шагов казался чужим.

По дороге к остановке не смотрела по сторонам. Мир был весь внутри. Никакие вывески, окна, прохожие – ничего не цепляло.

Теперь всё, что будет происходить, связано с ним. Не с памятью, не с долгом – с живым человеком, который ждёт. Не знает, что ждёт, но ждёт. Не может объяснить, но чувствует.

Страх всё ещё был. Но в нём не было растерянности. Только тяжесть. Трудность. И вместе с ней – что—то ещё.

Словно впервые за долгое время появилось ощущение: всё имеет смысл. Не лёгкий и не радостный – настоящий.