Она положила на стол аккуратную, жёлтую папку. Мила знала такие папки. В них всегда лежит чужая судьба. Но сегодня там была не чужая.

– Я сама всё проверила, – продолжила инспектор, чуть дрогнув. – Водитель уже ждёт у входа. Он поможет. Всё будет спокойно. Без формальностей. Просто скажите, когда вы будете готовы.

Мила не сразу ответила. В ней не было порыва, не было радостного всплеска. Только ровное, тяжёлое, но светлое понимание: да. Это случилось. И теперь от неё ничего не требуют – только принять. Она взяла папку. Бумаги внутри были идеальны. Страница за страницей – чистая, точная, уверенная. Подписи стояли ровно. Копии были прошиты. Всё безупречно.

Инспектор снова посмотрела на неё. В этом взгляде не было ни капли высокомерия. Только благодарность – и лёгкий страх. Страх человека, который понял, что мог всё испортить, но в последний момент его спасли. Кто – она не знала. Но знала, что имя «Мила» теперь звучит иначе. С другим, большим весом.

– Спасибо, – сказала Мила. Просто. Не для формы. Для равновесия.

Она вышла из кабинета с прямой спиной, с ровной походкой. Она не торопилась – ни к лифту, ни по лестнице. В ней не было спешки – только ясность. Она чувствовала, как на неё смотрят. Не с жалостью. Не с сочувствием. С уважением.

Машина стояла у входа, как обещали. Чёрная, чистая, с мягким салоном. Водитель – молодой, аккуратный – сразу вышел, открыл дверь, принял папку.

– Мила, да? Садитесь, пожалуйста. Я вас жду.

Она устроилась в салоне. Пальцы немного дрожали – но не от страха, а от того, что слишком долго не верила. Стекло отражало её лицо – спокойное, сдержанное, чужое и родное одновременно. Она смотрела на себя долго, не отводя взгляда. В этом лице больше не было растерянности. Там была женщина, которая не просила. Которая пришла – и забрала своё.

Машина тронулась плавно, бесшумно. День развернулся перед ней, как открытая дорога. Не обещание. Не надежда. А подтверждение. Всё, что она сделала – было не зря. Всё, что чувствовала – оказалось правдой. Всё, что приняла – теперь её сила.

И впереди – Данила. Живой. Ждущий. Единственный человек, ради которого это всё стоило пройти. И теперь она ехала к нему. Не чтобы пожалеть. Не чтобы выполнить обещание. А чтобы быть. Настоящей. Единственной. Нужной.

Этот день был её. И он только начинался.

Он сидел в машине молча, смотрел в окно, прижимаясь плечом к стеклу, будто хотел стать частью проезжающего мимо мира. Высокий, худощавый, с немного сутулой спиной и неуверенным положением рук. Светлые волосы торчали в разные стороны – беспорядочно, как у мальчишки, который только что снял шапку и забыл пригладить. Глаза – широко расставленные, светло—голубые, с тем самым выражением, которое всегда казалось Миле уязвимым: немного испуганные, доверчивые, будто каждую секунду он сверялся с тем, что происходит, и не был уверен, всё ли правильно.

На нём была тёплая толстовка с вытертым воротом, спортивные штаны и старые, чуть перекошенные кроссовки. Одежда сидела на нём свободно, без выраженной формы, как будто он сам не знал, как должен выглядеть. Его движения были неловкими, угловатыми, но в этой неуклюжести было что—то удивительно живое, настоящее – ничего не отыгрывалось, ничего не притворялось.

Когда машина остановилась у её подъезда, он сразу посмотрел на неё, не спрашивая, но ожидая разрешения. И в этом взгляде было всё: страх, надежда, неуверенность и полное принятие того, что она теперь – единственный ориентир.

Мила кивнула. Он взял папку, которую держал на коленях всю дорогу, и всё так же неуверенно вылез из машины, стараясь не зацепиться за порог. Водитель что—то сказал – вежливо, ободряюще, – но Данила не ответил. Он почти никогда не отвечал незнакомым, просто смотрел и ждал, пока всё закончится.