Телефон лежал в прихожей, на подставке, как всегда. Мила подошла к нему медленно, будто приближалась к чему—то опасному. Она не брала его в руки с того момента, как вышла из опеки. Просто не могла. Как будто сама его молчаливая поверхность напоминала ей: «Ты – никто». Но теперь это молчание становилось невыносимым. Надо было действовать. Хотя бы что—то. Хотя бы один звонок.

Контакты в телефоне казались мёртвыми. Бессмысленный список имён, людей, с которыми давно не говорила, с которыми никогда не могла бы говорить о важном. Она листала вниз – медленно, взгляд цеплялся за случайные записи, от которых не становилось теплее. Кто—то из бывших коллег, кто—то из однокурсников, кто—то просто «Парикмахер на Арбате». Всё это – мимо. Пусто.

И вдруг – «Виктор Сергеевич». Имя стояло особняком. Как будто светлее других. Она сохранила его давно, по просьбе Людмилы. Та тогда сказала просто: «Если со мной что—то – звони ему. Он не бросит». Мила кивнула, сохранила, больше никогда об этом не думала. Пока не сейчас.

Пальцы зависли над экраном. Внутри всё сжалось. Не от страха, а от ощущения, что этим звонком она признает: сама не справляется. А это – сложно. Слишком. Потому что с детства привыкла: никто не поможет. Мама не поможет. Учитель не поможет. Даже подруга может отвернуться. Надейся на себя – и не жалуйся.

Но это было не про неё. Это было про Данилу. И она набрала номер.

Первый гудок. Второй. Внутри уже нарастала паника, почти хотелось сбросить, пока не ответили. Но в трубке раздалось:

– Да?

Голос низкий, спокойный. Без удивления. Будто он знал, что она позвонит.

– Здравствуйте, – голос предательски дрогнул. – Это Мила. Подруга Людмилы. Вы, наверное, помните…

Пауза. Но тишина не была напряжённой.

– Конечно. Помню. Что случилось?

И она рассказала. Не всё. Главное. Про больницу. Про смерть. Про Данилу. Про опеку. Про отказ. Про то, что не знает, что делать дальше. Говорила спокойно, почти глухо. Не потому, что не волновалась. Просто слова были как камни, которые надо вытащить изнутри. Один за другим. Без украшений. Без жалобы. Просто факт.

Он слушал. Не перебивал. Только дышал. Это было странно – ощущать на другом конце провода присутствие, которое не сжимает, не давит, не учит жить, а просто есть. Тёплое, ровное. Настоящее.

– Вы сделали всё, что могли, – сказал он наконец. – И даже больше. Я займусь этим. Перезвоню.

Мила не знала, что сказать. Ни спасибо, ни извинений, ни уточнений. Только тихо кивнула – и тут же поняла, что он не может её видеть. Впервые за день она усмехнулась. Горько, но по—настоящему. Как человек, который всё ещё здесь, несмотря ни на что.

– Хорошо, – сказала она.

Связь оборвалась. Комната снова наполнилась тишиной. Но уже другой. В ней было место. Воздух. Как будто кто—то чуть приоткрыл дверь.

Мила села на край кровати и обхватила себя руками. Она не знала, что именно сделает Виктор, какие у него связи, как он поможет. Но одно она почувствовала точно: он не оставит. Не проигнорирует. Не скажет, что «не может вмешиваться».

И в этом было что—то невероятное. Почти нереальное. Как будто впервые за много лет ей сказали: «Ты не одна». Без лишнего пафоса. Просто – сказали.

Она поднялась и пошла на кухню. Включила чайник. Насыпала чай. Добавила сахар. Всё это – медленно, без суеты. Руки немного дрожали, но в движениях было что—то ритуальное, убаюкивающее. Она ставила чашку на подоконник, смотрела в окно, пила горячее – как будто именно в этих простых действиях сейчас и заключалась её опора.

Прошлое не ушло. Боль не утихла. Данила всё ещё был один в больнице. Но впервые в голове появилось «завтра». Пусть не ясное, не простроенное, но существующее. А это уже значило очень много.