Она знала, что это не конец. Ни страха, ни борьбы, ни сомнений. Но теперь у неё был человек, который знает, как работают эти стены. Который может постучать не в пустоту, а в нужную дверь.

И в этот момент Мила почувствовала не радость. Не облегчение. А странное, хрупкое ощущение достоинства. Она не спасла мир. Но не сдалась. И не осталась в стороне.

А завтра будет новый день. И она снова встанет. Потому что теперь у неё есть цель. И – кто бы мог подумать – помощь. Небольшая. Но настоящая.

Телефон зазвонил неожиданно – в девять утра, когда Мила только сделала первый глоток чая и вяло подумала, что день снова обещает быть тусклым и вязким, как вчерашний. Она стояла у окна, в тапочках, с запахом порошка от сушащегося на батарее свитера, и привычно ни на что не надеялась. Звонок был с незнакомого номера. Обычно она игнорировала такие – в них не было ничего хорошего. Но в этот раз что—то дрогнуло. В груди, в пальцах, в воздухе. Она нажала «принять».

– Мила? – голос был ровный, слишком спокойный. – Это отдел опеки. Вы могли бы подъехать? Желательно как можно скорее.

Она не успела задать ни одного вопроса. Не узнала причин. Не уточнила, зачем. Просто кивнула – вслух, вновь бессмысленно – и выключила телефон. То, как это было сказано, не оставляло сомнений: что—то изменилось. И, кажется, очень серьёзно.

Собиралась она почти молча. Куртка, ключи, документы – всё под рукой. Лицо в зеркале было бледное, но не осунувшееся – скорее, обострившееся. Взгляд не испуганный, но острый. Она вышла на улицу без привычного колебания, без медленных шагов.

Прохладный воздух ударил в лицо. Ветер был быстрый, уличный шум – равномерный. Всё вокруг выглядело как обычно, но она знала: это не как обычно. Не в этот раз.

Сидя в автобусе, она не смотрела по сторонам. Не выискивала глазами лиц, не читала названия на магазинах. Мысли были сосредоточены, почти оголены. Внутри – странное, тяжёлое, но не пугающее чувство. Как будто время сдвинулось. Что—то уже произошло, но последствия только приближались. Не тревога, не надежда. Что—то другое. Предчувствие. И у этого предчувствия было имя.

Она вошла в здание, как входит человек, которого ждут. Её шаги были уверенными, почти тихими. Вахтёр внизу посмотрел на неё внимательно, потом кивнул. Раньше он её не замечал. Теперь – заметил.

Лифт не работал, и она пошла пешком – медленно, без надобности торопиться, но с внутренним напряжением, будто каждый пролёт был отсечкой. На третьем этаже стояла та же тишина, те же двери, те же таблички. Но воздух теперь был другой – собранный, сгущённый, как перед объявлением приговора.

Инспектор в кабинете встала сразу, едва Мила вошла. И это было неожиданно. Она не просто поднялась – она выпрямилась, как солдат. Глаза были тревожные, руки под столом будто сжаты, лицо пыталось держать форму, но в голосе слышалось извинение ещё до слов.

– Мила… – выдохнула она. – Простите. Вы простите меня. Я не сразу разобралась. Всё случилось так быстро… Вы даже не представляете, какие люди за вас хлопочут.

Инспектор сделала шаг в сторону, будто уступая место, будто признавая власть. Она не улыбалась натянуто – наоборот, выглядела растерянной и виноватой. Кивала, прикусывала губу. Казалось, каждое слово она продумывает на секунду раньше, чем произносит, чтобы не ошибиться, не вызвать лишнего сомнения.

– Мы… мы оформили всё. Все документы. Всё, что нужно. Вы можете забрать Данилу. Прямо сейчас. Без ожиданий. Медицинское заключение, заключение комиссии, согласование. Всё подписано. Даже транспорт выделен. Вас отвезут. И его, конечно, тоже.