Военная служба, подумать только! Высшая степень научного развития, высшая степень рациональности и разумности. Не бездумная животная ярость, не низменные эмоции, но холодный и точный расчёт.

Я был в смятении.

Ещё с час повозившись на кровати, переворачиваясь то на один бок, то на другой, а также приготовив себе нехитрый ужин в виде куска вырезки из батона соевого мяса и небольшой порции гречневой каши, я понял, что математическим анализом мне сегодня не заняться. Слишком беспорядочно я соображал, слишком многое нужно было осмыслить.

Недолго думая, я достал из рюкзака ученический планшет и двумя почти механическими нажатиями на сенсорный экран подключился к школьной сети.

Сосед не обратил никакого внимания на то, что я не приступил к домашним занятиям. Ему было абсолютно всё равно, что я весь вечер провалялся в кровати, не раздеваясь и не снимая ученической формы. Мне, если говорить начистоту, тоже.

В тот вечер я резко сменил давно и прочно расставленные приоритеты. Словно пловец, стоящий на краю бассейна, я решительно и с небывалой готовностью нырнул в новую, ещё неизведанную мне область. Буквально с первой строчки, с первого прочитанного предложения я погрузился в дикую, древнюю историю, кончиками пальцев прикасаясь к давним и неведомым конфликтам ушедшей эпохи.

И это было откровение. Какая разница, кому вообще могло быть дело в наше время до политической и исторической подоплёки повести, о которой подробно распинался невидимый редактор в своих комментариях? Как вообще можно рассуждать о давным-давно забытых «большевиках», чёткое представление о которых я так и не смог вынести из текста, когда шахматные фигуры расставлены, когда партия ясна и понятна?

Как можно говорить о художественных достоинствах, когда на одной чаше весов – Шариков, деструктивный и отвратительный, воплощение всей той мерзости, который был болен старый мир, а на другой – профессор Преображенский, последний рыцарь знания, изо всех сил пытающийся перевоспитать, пытающийся поднять своего протеже на собственный уровень, к своим вершинам?! И в конце концов проигрывающий в этой борьбе, выбирая сохранить тот порядок вещей, которого он достиг, к которому привык, которого добился собственным трудом.

Это действительно было Бусидо. Новый кодекс воина, устав солдата двадцать третьего века. Эта книга, увлёкшая меня полностью, заставившая неподвижно просидеть в одной позе до двух часов ночи, была предтечей. Была буревестником всего того, что составляет теперь наш мир, того, о чём говорила Концепция, когда поясняла, почему Конклав не ведёт экспансию в пустоши, не расширяет площадь городов-куполов и не оттесняет варваров от наших границ.

Это бессмысленно. Воинственное невежество невозможно переучить, невозможно воспитать. Только защищаться от него всеми доступными методами.

Едва встав на следующее утро по будильнику, я, сонный и невыспавшийся, направился на занятия. Над головой мерцал голубоватый купол, своей матовой, непроницаемой для человеческого глаза завесой ограждающий меня и всех остальных жителей Нижнего Новгорода от внешнего безобразного мира, полного слюнявых и невежественных Шариковых, что когда-то, много поколений назад, были такими же людьми, как и мы.

В тот момент, когда в моей голове от недосыпа вспыхивали и угасали разноцветные всполохи, зеркальное отражение вспышек благословенного защитного купола, я уже знал, какой ответ дам Владиславу Сергеевичу.

Ядерные реакторы и холодный синтез за одну ночь остались позади, где-то в далёкой и мальчишеской жизни. В то утро я окончательно выбрал свой путь.