Учитель поднялся и, не обращая на меня внимания, резко обогнул стол, широкими шагами направившись к окну. Он ещё несколько минут стоял неподвижно, не произнося ни слова, сложив руки за спиной и наблюдая в узкую щёлку между планками жалюзи за тонкой вереницей задержавшихся учеников, что размазанной колонной направлялись к общежитию.

– И именно поэтому я хочу, чтобы ты рассмотрел для себя военную службу, – наконец произнёс Владислав Сергеевич.

Я опешил.

– Простите?

Мой учитель тяжело вздохнул.

– Что же, реакция непонимания вполне естественна в твоём случае, – продолжил Владислав Сергеевич, оборачиваясь ко мне. – В конце концов, стереотипы всегда сильны, особенно среди молодого поколения.

– Нет, я всё понимаю, – произнёс я, неторопливо подходя к своему ученическому столу и медленно на него опускаясь против всех правил этикета. – Я и сам об этом думал…

Ложь, конечно. Я никогда об этом не задумывался, по крайней мере, серьёзно. Да и какой образованный человек вообще может всерьёз думать о военной службе? В конце концов, разум дан людям не для того, чтобы бегать с автоматом наперевес и лязгать танковыми гусеницами.

– Просто я не понимаю, – собравшись наконец с мыслями, спросил я, – какая может быть связь между художественной литературой и армией? Вы ведь не просто так об этом упомянули, правда? Возможно, я просто недостаточно знаю о современных вооружённых силах Конклава, но мне казалось…

– Совершенно верно, – кивнул Владислав Сергеевич, перебивая меня. – Связь тут имеется и имелась всегда. Подумай хорошенько, война – это, прежде всего, явление эмоциональное и иррациональное. А ведь именно на иррациональность ты возлагаешь основную вину за то прискорбное состояние человечества, в котором оно находится сейчас?

– Не я, – аккуратно поправил я учителя, – Концепция.

Он оставил это замечание без ответа.

– Но ты должен понимать, Виктор, что времена изменились, – продолжил учитель. – Солдат теперь – это не накачаное адреналином существо, которое демагоги и популисты распалили настолько, что он готов рвать на части себе подобных. Не иррациональность лучший друг деградации, Виктор, но чувства, ею вызываемые. Ярость. Ненависть. Любовь к семье и родственникам, которая напрочь перекрывает всякий инстинкт самосохранения. Нынешний солдат не таков. Им движут не эмоции, не чувства, но точный и холодный расчёт. Результаты которого очень просты: цивилизация и порядок всегда лучше анархии. Рацио, разум всегда лучше хаоса. Именно поэтому он чётко, математически, без каких-либо эмоций, без гнева и ненависти выбирает цели для оборонительных орудий, отражая очередной набег техноварваров. Солдат, Виктор, сегодня не инструмент разрушения, но такой же инструмент созидания, как и физик или биолог. Как агроном. Он призван защищать достижения нашей цивилизации, призван сохранить то наследие, что досталось нам от погибшего мира. Сохранить и расширить. Понимаешь меня?

– Да, да, кажется, да, – невнятно промямлил я.

На самом деле о таком взгляде на суть вещей я не задумывался. Я на самом деле очень мало знал о том, как организована оборона городов-куполов Конклава. Мне это было не слишком интересно, и хоть я и слышал о регулярных набегах техноварваров, никогда не придавал значения тому, как подобные рейды купируются. Всегда полагал, что, как встарь, пушками, танками и крылатыми ракетами.

Кто же был носителем всех этих смертоносных орудий, меня не слишком занимало. Своим юношеским жестоким умом я почти бессознательно ставил на эту позицию тех, в ком общество не сильно нуждалось, разного рода отребье и отбросов.